Весь следующий день Саня, с книгой в руке, прождал в летнем кафе на берегу моря. Он сам не знал, кто должен прийти, и придет ли. Кастро, судя по всему, тоже не был уверен в том, что радиопослание дойдет до адресата.

Виолончель, будто выставленная на продажу, красовалась на видном месте рядом. Мимо бродили туристы, о крутой берег разбивались волны, их плеск убаюкивал.

– Не спать! Не спать! – несколько раз вырывал Саню из сна Кубинец.

– Чего тут еще делать-то? – спорила Рита.

– Следите.

– Да за кем следить-то? Мы его даже в лицо не знаем.

– Следите. За всеми следите, – настаивал Кастро.

– Это случайно не вы известный музыкант Зелинский? – ближе к обеду спросила у Сани женщина лет тридцати, присевшая за соседний столик. – Я слышала объявление. Я знала Якова Зелинского. Правда, он вовсе не музыкант. Это, случаем, не ваш отец?

– Это не она, – отреагировал Кастро. – Гони ее.

– Увы, это не мой отец, – ответил ей Саня, – и я не Зелинский.

– Дяденька, дайте поиграть на скрипке! – ровно в три по полудню попросил Саню мальчик лет пяти.

– Не могу, она чужая, – ответил Саня.

– Ну, пожалуйста! Ну, пожалуйста!

– Не могу, – виновато разводя руками, отвечал хозяин инструмента.

– Ну, пожалуйста!

– Убей его! – злился Кастро. – Вон тем стулом. Сделаешь быстро, он даже боли не почувствует!

– Нет, мальчик, нельзя, – сдержанно отвечал молодой человек.

– Ну, пожалуйста!..

Пока мальчик был рядом, на стул, на всякий случай, Саня старался не смотреть.

Под вечер все столики были заняты. Не найдя свободного места, к молодому человеку подошел старик, опирающийся на видавшую виды трость, и спросил, можно ли сесть напротив. Саня не возражал.

– Что читаете? – поинтересовался пришедший.

– Агату Кристи, – ответил Саня, не глядя на него.

– Интересно?

– Не очень, – признался все так же, не поднимая глаз, и отпил из чашки кофе.

– А я не читаю детективов, – не отставал дед. – Примитивно пишут.

Молодой человек усмехнулся.

– Ну, как сказать…

– А как ни скажи, дерьмо и есть дерьмо.

Старик добился своего. Саня отложил книгу, произнес осуждающе:

– Какой вы категоричный.

– Я правдивый. Прямой, без плутовства. – Переведя взгляд с собеседника на виолончель, старик прошептал: – Я ненавижу тебя.

– Не понял, – удивился Саня.

– Там, на подгрифнике, в самом низу, – дед отвел взгляд от инструмента и посмотрел на море. – Я нацарапал это, когда мне было шесть лет.

– Проверь! Проверь! – возбужденно крикнул Кастро.

Саня подскочил к инструменту, стал крутить его в

руках. Поискал возле колков, на деке, грифе…

«Где, где этот подгрифник? Вот! Вот, наверное, это он?» – наконец нашел нужную деталь. Пригляделся, провел рукой. Есть! Слева, в самом низу, отчетливое «Я ненавижу», и стертое, еле заметное «теб…».

– Есть! – вслух крикнул Саня. – Есть! – повторил тише, но не менее радостно.

– Это он! – восторженно объявил Кастро. – Он!

– Урра! – победно прокричала Рита.

– Конечно, есть, – не отводя взгляда от моря, сказал старик и добавил равнодушно: – Куда ей деться.

Саня с инструментом в руке подскочил к деду и свободной затряс его за плечо.

– Мы нашли вас! Нашли! – кричал радостно. – Если бы вы знали, как долго мы шли к вам, сколько пережили! Как хорошо! Как хорошо, что вы пришли! Теперь все кончится! Все кончится, понимаете?!

Старик поднял на восторженного собеседника полные равнодушия глаза. Он явно не разделял его радости.

Молодой человек сел рядом, взял деда за локоть.

– Скажите, в чем ее секрет? Что внутри – алмазы, карта? А может, она действительно черта вызывает или еще чего похуже?! Честно говоря, я так устал из-за нее… Как я рад! Как рад, что вы пришли! Избавление! Наконец-то я избавлюсь от этой чертовой деревяшки! Ха-ха-ха… Как я ее ненавижу…

Старик усмехнулся.

– И вы тоже?

– Ода!

– Ну что ж, тогда, думаю, самое время. Пойдемте, – с этими словами он поднялся, взял Саню за руку и, несмотря на почтенные годы, довольно живо потянул его в сторону моря.

Они быстро дошли до большого, уходящего в воду валуна. Старик забрал у Сани инструмент и, не раздумывая, сильно размахнулся и жахнул виолончелью по этой глыбе. Леденящий звук пронесся по всему пляжу.

Молодой человек замер в недоумении, он не мог поверить собственным глазам. Снова и снова, с нарастающим остервенением старик крушил столь оберегаемую вещь, тайну, надежду, из-за которой Саня столько раз рисковал жизнью.

Щепки разлетались в стороны. В руках деда остался только гриф, которым он продолжал неистово лупить по камню. Рваные струны извивались змеями, угрожая поранить. Наконец старик остановился, швырнул обломок грифа в воду, выдохнув с облегчением и, прихрамывая, спустился к морю.

Саня опустился на колени, поднял несколько щепок. Ничего необычного, деревяшка как деревяшка.

– А может, это не он? – вдруг предположила Рита. – Может, местный сумасшедший?

Молодой человек поднял еще несколько обломков.

«Ничего не понимаю. Ничего нет. Она была пустой, абсолютно пустой».

– Мне кажется, не надо было отдавать ему виолончель, – поделилась сомнениями девушка, – лучше бы ты дал поиграть на ней тому мальчику, он выглядел безобидней.

От переживания у Сани внутри все сжалось, стало трудно дышать.

Старик оглянулся.

– Что ты хочешь там найти?!

– Компромат на американского президента, координаты Атлантиды, устройство вечного двигателя, формулу абсолютного топлива…

Дед рассмеялся.

– Очень близко. Формула абсолютного топлива у меня, – сказал он, залез двумя пальцами в карман, извлек и бросил молодому человеку блестящую флэшку.

Из-за порыва ветра вещица изменила направление полета, но Саня успел схватить ее у самой земли.

Дед опять отвернулся к морю.

– Мой старший брат был чертовски талантлив, – сказал он, глядя на волны, – все давалось ему легко. А какая у него была память! Он читал и слово в слово пересказывал мне целые романы. Он стал замечательным физиком. Я гордился им.

Я был не такой, но наш отец не верил. Хотел и из меня сделать вундеркинда. Не получилось. С трех лет по двенадцать часов в день я играл на виолончели. Ничего другого, только виолончель, с утра и до ночи. Я сходил с ума. Веришь, я уже не слышал, я видел звуки. Звучание той, которую ты принес, я узнаю из миллиона других. Мне было шесть, когда я нацарапал ту надпись. В наказание за это я сутки без сна играл, стоя на табуретке, на коленях. Никто не пришел ко мне. Брата не пустили. Слуга поднимал меня, когда я падал, и ставил на место.