— Сними ее отсюда, — сказала учительница. Она еще ничего не подозревала, но не могла стерпеть эту живность, пусть даже чистую-пречистую (а Приска ее помыла и протерла панцирь шерстяной тряпочкой с парой капель оливкового масла), прямо на своем драгоценном журнале.

— Извините, — сказала Элиза и взяла черепаху, все еще держа ее над столом.

(«Один», — вполголоса сказала Приска.)

— Мне сказали, что такая черепаха может прожить триста лет, это правда? — продолжала Элиза. — Тогда у нее будет триста квадратиков?

— Ноль, — сказала Приска и кашлянула. Это был условный сигнал. Элиза положила Динозавру на методичку.

— Боже мой, Маффеи! Убери ее отсюда! — раздраженно повторила учительница. — Сколько раз нужно повторять?

Но Элиза не послушалась, а, засунув руки в карманы, уставилась на черепаху, зная, что учительнице противно ее трогать.

— Ну давай, красавица! Смелее, пора! — сказала Приска, но про себя, потому что вина должна была лежать целиком на Элизе, иначе — прощай, кровавая расправа!

И, будто читая ее мысли, Динозавра высунула хвост и выпустила поток полужидких какашек, которые залили методичку и добрую половину журнала.

Учительница закричала как резаная:

— Маффеи! Смотри, что ты натворила! Что мне теперь делать?

Арджиа Сфорца и правда не знала, что делать. До прихода инспектора осталось не больше двадцати минут. Она не успеет раздобыть новый журнал и новую тетрадь для методички и все туда переписать. И отмыть как следует те, что изгадила черепаха, тоже.

— Забери эту тварь! — захрипела она сдавленным голосом. Лицо стало пунцовым, в тон яркой помаде.

Элиза взяла Динозавру, протерла ее кое-как платком и сунула в карман. Потом взглянула на методичку и журнал и сказала спокойно:

— Действительно жалко!

Одноклассницы смотрели на нее в ужасе. Они не понимали, почему она так и стоит рядом с этой фурией, в которую стремительно превращалась их учительница. Почему не бежит, почему не спрячется за партой? Скоро прозвенит звонок с урока, Марчелла Озио откроет дверь в коридор и, глядишь, учительница возьмет себя в руки, чтобы не опозориться перед посторонними.

Но Элиза так и стояла столбом, созерцая катастрофу с таким удовлетворением, что учительница заподозрила неладное:

— Ты сделала это нарочно!

— Да, — просто ответила Элиза.

Хлоп!

Быстрый как молния удар пришелся ей на левую щеку и заставил пошатнуться. Она не представляла себе, как это больно, даже ухо обожгло и в голове загудело. Глаза наполнились слезами. И тут Элиза вспомнила Аделаиде и как та защищала голову руками. Подумаешь, одна жалкая затрещина, сильная, конечно, но это тебе не избиения палкой. Может быть, этого даже не хватит для кровавой расправы. Придется продолжать.

— И это я бросила камень в ваше окно, — добавила она с вызовом, дерзко выставив вперед подбородок.

Учительница вскочила из-за учительского стола, схватила ее за воротничок, смяв прекрасную розовую ленту в голубой горошек, и принялась лупить ее, впав в самую настоящую истерику.

Шмяк! Шмяк! — мелькали ее белые мягкие руки. В голове у Элизы гудело, уши горели, но она думала только о Динозавре — как бы от всех этих толчков Динозавра не выпала из кармана и не ударилась о пол, так ведь и панцирь можно расколоть! Так что вместо того, чтоб закрыть лицо руками, она прижала их к карману.

Розальба вцепилась в край парты: «Хватит! Хватит, ради Бога! Я этого не выдержу!» — думала она. Но Приска не теряла хладнокровия и записывала на листок бумаги число затрещин и тумаков, чтобы дядя Казимиро и семья Маффеи доподлинно узнали, что пришлось перенести Элизе.

В этот момент раздался стук в дверь. Элиза и учительница его даже не услышали. Но Розальба бросилась открывать.

— Что тут происходит? — прогремел голос директора. Из-за его спины выглядывал инспектор, действительно решивший прийти немного пораньше.

В классе повисла мертвая тишина.

Элизу вырвали из рук синьоры Сфорца и, так как у нее шла кровь носом, отправили в медпункт.

— Кто ее проводит? — спросил директор.

— Я! — вызвалась Марчелла Озио.

— Я! — вскочила Приска. — Я ее лучшая подруга!

— Одной достаточно, — сказал директор и кивнул Марчелле.

И хотя Приску и мучила совесть, что она оставит Элизу в этот трудный момент, в глубине души она была рада остаться в классе и посмотреть, чем кончится эта трагедия.

Синьора Сфорца покорно выпустила Элизу из рук, но так и не произнесла ни слова. Она словно остолбенела, в своем расхристанном платье, перепачканном в крови и, по правде говоря, еще и в соплях, брызнувших из носа ее жертвы. Волосы всклокочены, лицо перекошено, по нему течет пот, руки дрожат. Девочки никогда не видели ее такой, даже когда Иоланда плюнула на нее мыльной водой. Тогда, как они теперь понимали, это была сознательная ярость, добровольная и преднамеренная. Учительница, в конце концов, действовала продуманно.

Но на этот раз она действительно потеряла контроль, ярость завела ее слишком далеко, дальше, чем ей бы хотелось, а теперь ее одолел неконтролируемый стыд и страх последствий. Было тяжело и странно видеть взрослого, доведенного до такого состояния.

Розальба считала, что это, пожалуй, даже слишком жестокое наказание.

Но Приска еще не была удовлетворена и предвкушала вмешательство дяди Казимиро.

Директор подставил учительнице стул, и она обмякла в нем, как тряпичная кукла. Потом велел Розальбе принести стакан воды. Девочки сидели тихо, все еще смущенные тем, что им пришлось увидеть. Они и представить себе не могли, что девочку их круга, девочку из хорошей семьи, могут так грубо избить.

Инспектор тоже молчал и строго оглядывался по сторонам.

— Ну, так можно узнать, что произошло? — повторил директор, напоив синьору Сфорца водой и похлопав ее ободряюще по плечу. Учительница молча показала на стол.

Приска могла поклясться, что в глазах директора мелькнула искра смеха, которую он тут же погасил.

— Кто это сделал? — спросил он.

Учительнице открывала и закрывала рот, не в силах заговорить.

— Это Маффеи! — вскочила со своей парты Звева.

Эмилия Дамиани представила себе Элизу, которая вскарабкивается на учительский стол, чтобы справить нужду, и прыснула со смеху.

— Тихо! — пролепетала синьора Сфорца.

— Но что это такое? — изумленно спросил директор, подходя поближе, чтобы лучше разглядеть жижу, которая растекалась по бумагам.