Как мог, я старался отвлечься, но рано или поздно мысли вновь возвращались к одному и тому же.

Куда направлялась Катарина? Где она сейчас? Как мне ее теперь отыскать?

Как ее отыскать?

Как?!

И как мне, твою тень, отсюда выбираться?

От небольшого костерка, в котором шипели сырые дрова, поднимался густой столб дыма. Накрапывавший дождик пытался затушить слабый огонь, но пока, к нашей насказанной радости, ему это не удавалось. Солнце давно уже опустилось за горизонт, но, закутавшись в выданный по случаю непогоды армейский плащ, я продолжал сидеть у костра и морщиться от режущего глаза дыма. Спать не хотелось. Вообще ничего не хотелось. Даже не скажу, был ли это результат нервного перенапряжения или просто все успело надоесть до печеночных колик. Еще и погодка как подгадала: который день небо затянуто низкими облаками, и лишенный красок мир кажется до безобразия серым. Или дело вовсе не в непогоде?

– Чего, Шутник, кривишься? – Я зевнул и посмотрел в сторону полыхавшего кострища пехотинцев. Там в небо рвались высокие языки пламени, и капельки мороси испарялись, даже не долетев до земли. Разгулялись что-то сегодня армейские. – Опять хвост крысиный нашел?

– Нет, сегодняшняя смена поваров более аккуратна – ни хвостов, ни когтей. Только уж я-то крысятину на вкус и от кошатины, и от собачатины отличу. Довелось, знаешь ли, в свое время… – Шутник, которому сегодня не удалось пообедать вместе со всеми, тяжело вздохнул.

Да, не стоило ему с Брольгом шутить. Не стоило.

– И что это? – Молодой арбалетчик – то ли Олаф, то ли Гюнтер, всех я по именам не помнил – с любопытством уставился на Габриеля.

– Это мясо, мальчик. И больше тебя ничего не должно волновать. – Шутник снова вздохнул, покосившись в сторону костра пехотинцев, сплюнул и поставил на землю миску с остатками остывшей баланды.

– Ты б приложил ко лбу что-нибудь холодное, – глядя на набухшую у него на лбу шишку, посоветовал я.

– Обух подойдет? – сделал вид, что принял мои слова всерьез, волонтер.

А может, и в самом деле принял. Кто их, деревенских, разберет?

– Шел бы ты, Олаф, спать уже, – нахмурился Габриель. – Завтра не встанешь.

– Встану! – широко улыбнулся белобрысый парень.

– На что забьемся – не встанешь? – сморщился Шутник, прикоснувшись пальцем ко лбу. – Да что ж такое – все тело ноет. Ни одной мышцы, чтоб не болела…

Волонтер понял, что может действительно не встать, и быстренько слинял в казарму. Мы остались у костра вдвоем.

– Устал? – спросил я, когда некоторое время спустя мне надоело поддерживать затухающий костер.

– А ты как думаешь? – тяжело поднялся на ноги Шутник, сполоснул миску в мойке и вернулся обратно. – Пробеги вокруг тренировочного поля полсотни раз – посмотрю я на тебя!

– Ладно, не кипятись. Сам виноват.

– Ой, да прям – виноват! Было бы из-за чего весь этот сыр-бор устраивать. Я в следующий раз Брольгу в сапог не дохлую мышь, а живую крысу засуну.

– Завязывай, Шутник, – предостерег я приятеля. – Капрал не из тех, кто шутки понимает.

– Брольг – сволочь.

– А кто спорит? И именно поэтому его следует оставить в покое.

– Да ладно, я так… – Габриель, о чем-то задумавшись, замолчал. – Знаешь, Кейн, я одного понять не могу: почему ты отсюда еще до сих пор сдернуть не попытался.

– Вот ничего себе! А почему я хотеть сбежать должен? – насторожился я.

– Ой, да перестань ты! Только не надо мне вот этого, – отмахнулся от моих слов Шутник. – У тебя ж на лице все написано. Не знаю, в чем причина, но ломает тебя будь здоров.

– Так заметно?

– А то! Разве что на людей не кидаешься.

– Прям уж…

– Точно тебе говорю, – кивнул Шутник. – Ну так почему?

– Потому что шансов нет, потому что остальных вздернут, еще дюжина потому что…

– Да какое тебе дело вообще до остальных? – удивился Габриель.

– Я своих не кидаю.

– Кого своих? Карл и Немой тебе свои?

– Да при чем здесь они? Не ерничай, Шутник. – Я вытер каплю с носа и проморгал заслезившиеся от дыма глаза. – На чужих мне плевать. Пусть церковники обо всех страждущих заботятся. Но тебя и Арчи я здесь не оставлю.

– То есть ты провел черту: вот свои, а вот уже чужие? – уточнил Габриель. – И я свой? Польщен.

– Каждый проводит такую черту. Каждый сам решает, кто для него важней…

– Карл где? – оборвал мою мысль прибежавший откуда-то Арчи, с трудом восстанавливая сбившееся дыхание.

– Милуется, наверное, опять с Немым, – фыркнул Шутник. – Они же у нас такие друзья…

– Что случилось-то? – забеспокоился я.

– Ищите Карла и Немого и собирайтесь…

– Куда?!

Ответить Арчи не успел: выскочивший из казармы Брольг со всей мочи долбанул дубинкой по ржавой железной полосе, свисавшей с выступающей из-под крыши балки. Сидевшие у костра пехотинцы как ужаленные вскочили на ноги и бросились в барак, навстречу им повалили заспанные волонтеры.

– С вещами стройся! – перекрыла шум суматохи команда капрала Линцтрога. – Выступаем!

Много времени сборы не заняли – сказались ежедневные подъемы на тренировки. Кольчуга за это время так и вообще стала привычной, как вторая кожа. Несколько раз подпрыгнув на месте, я схватил запихнутую под кровать походную суму и, на ходу затягивая ремни наручей, выскочил из казармы.

Пехотинцы к этому времени уже успели построиться, и капрал Линцтрог проверял снаряжение зевавших волонтеров. И тут невооруженным взглядом стала заметна разница между профессионалами и вчерашними сервами. Пехотинцы походили друг на друга, как капли: одинаковые шлемы, усиленные зерцалами кольчуги, упертые в землю пятки алебард. На поясах фляги, мечи и кинжалы, за плечами прямоугольные щиты. Они и стояли все как один – ровно, но в то же время без совершенно неуместного сейчас напряжения.

Другое дело волонтеры. Даже одинаковое армейское снаряжение и внешнее сходство не делали их похожими друг на друга. Один забыл надеть салад, второй безуспешно пытался затянуть шнуры дублета, двое никак не могли разобраться со своими арбалетами. И, ко всему прочему, даже Линцтрогу не удалось выстроить их в нормальную шеренгу.

– Что происходит? – краешком рта прошептал я стоявшему рядом Арчи.

– Заткнись, – и вовсе не открывая рта, посоветовал мне тот.

В это время в распахнувшуюся калитку вошел лейтенант Эмерсон. Мальчишка изо всех сил пыжился и старался придать себе значительный вид, но, увидев, что представляет собой его воинство, только махнул рукой и подозвал к себе капрала Брольга.