Покачав головой, Мэдди поникла в кресле. Она прикрыла лицо рукой, словно не в силах поверить в то, что собиралась сказать.

– Это он… он – ядро. Все сходится к Ризу. Жертв гораздо больше. Как такое возможно – не знаю. Есть жертвы, о которых никто даже не подозревает.

И тут Нейт сказал:

– Это еще не все.

– То, как ты на меня смотришь, – сказала Мэдди, – порождает нехорошее предчувствие.

– Даже не знаю, хорошо это или плохо…

– Да говори же!

– Та сова, которую ты вырезала…

– Из бревна.

– Кажется, я ее видел.

Похоже, Мэдди удивилась, но нисколько не испугалась.

– Где?

– Ну… – Нейт замялся. – Дважды. Один раз в лесу. А потом снова… после девочки.

Удивление превратилось в тревогу – кровь отхлынула от лица Мэдди. Она полагала, что Нейт хотел сказать, что видел сову как предмет – украденный и брошенный где-то. Однако он имел в виду совершенно другое.

– Не знаю, что это означает, – сказала Мэдди. – Ты уверен?

– Это была… не обычная сова, Мэдди. Она казалась вырезанной.

– Вырезанной.

– Ну, из дерева.

– Ох, мать твою…

– Ага.

Какое-то время они сидели, молча переваривая все это. То и дело казалось, что то один, то другой собирается что-то сказать – сморщенный лоб, напряженный подбородок, вздох, предвещающий слова, которым так и не суждено прозвучать. После чего они снова погружались в молчание. Разумеется, первой нарушила его Мэдди.

– Итак, – резко промолвила она.

– Итак.

– Или мы с тобой оба спятили, словно осиное гнездо в преддверии зимы, – причем спятили так, что нас одолевают одни и те же видения, да? Это отличный вариант. Сумасшествие – самый простой выход, потому что альтернатива…

– Заключается в том, что все в реальности.

– В слишком уж долбаной реальности.

– Я считаю, что это реально, – наконец сказал Нейт. До сих пор у него не было полной уверенности – сказать по правде, он все больше и больше склонялся к тому, что в голове сломалась пара жизненно важных шестеренок. Однако теперь полностью изменил свою точку зрения. Отчасти из-за того, что собирался сказать дальше: – По-моему, Джед тоже это видел.

– Видел что?

– Когда я вышел на улицу – ну, когда той ночью мне досталось по голове в первый раз, – я снова увидел отца. Джед вышел следом за мной. Кажется, что он видел, как я дерусь со своим стариком.

– Буря была в самом разгаре.

– Да, погода тогда разыгралась не на шутку. Однако изменения климата не имеют никакого отношения к тому, что это было.

– Хорошо. Пусть Джед также что-то видел. Он навещал тебя в больнице?

Нейт молча покачал головой.

– В таком случае ты сам должен сходить к нему, – заявила Мэдди.

– Пожалуй, ты права. Странный у нас будет разговор…

– Не страннее того, который состоялся только что. Но все будет хорошо. Джед смыслит в таких штучках. И, – добавила Мэдди, – он эксперт по Ризу. Может, поможет разобраться… Не знаю. Но знаю, что люблю тебя.

После этих слов оба встали и слились в сокрушительных объятиях. Казалось, будто рухнула разделявшая их прочная преграда, будто до этого момента они сидели в тюрьме, лишенные возможности общаться друг с другом.

– Я рада, что ты не ненавидишь меня, – шепнула на ухо мужу Мэдди. – Рада, что не судишь меня.

– Я никогда не ненавидел тебя. Если что, теперь я только еще больше горжусь тобой.

Мэдди чмокнула его в щеку. Затем поцеловала в губы. В подбородок. И не успели они опомниться, как уже содрали друг с друга одежду и занялись тем, что, казалось, возможно только в кино: они трахались на кухонном столе, Нейт сверху, – затем поменялись местами, пробуждая ту энергию, которая не появлялась после рождения Оливера, энергию, которой хватит для годового снабжения горной деревушки, энергии, которая напомнила им о том, что любовь их неистова и бесконечна, сладострастна и сердечна, ярка, как свет звезд, оглушительна, как раскат грома, и грязна как сортир на заправочной станции, – грязнее.

Настал момент, когда пришлось удалиться в спальню, поскольку кухонный стол является одним из самых неудобных мест для занятий любовью. Особенно такой любовью, какая состоялась у них сейчас: Мэдди отчаянно сквернословила, и энергия совокупления полностью соответствовала прихоти и напору ее направляющей похабщины. Она уже сознавала, что у нее непременно останутся синяки. Как и у Нейта. Они трахались не только в переносном, но и в буквальном смысле, то и дело натыкаясь самыми разными частями тела на ребра и углы стола.

И вот наконец развалились в кровати, раскинув конечности, скользкие и липкие от пота. Мэдди купалась в сиянии.

– Это было потрясающе!

Нейт даже не произнес ни слова, соглашаясь с ней, – его поддержка прозвучала в виде нечленораздельного бормотания. Вроде «гхх» и «ммм».

– Как это ты проделал большим и указательным пальцами…

– Нн-хм.

– Ты бесконечно одаренный мужчина, Нейтан Грейвз.

Наконец Нейту удалось исторгнуть что-то осмысленное:

– Я рассудил, что такая дама достойна лучшего, что я могу дать.

Мэдди издала отрывистый смешок.

Какое-то мгновение она чувствовала себя абсолютно счастливой. Ну да, она также чувствовала себя теряющим обороты волчком, готовым сорваться с края стола. Но при этом, рассказав мужу все и достигнув вместе с ним вершин блаженства, Мэдди ощущала себя бесконечно свободной.

Однако реальность быстро проскользнула сквозь пелену радости, заполнившей тело и сознание, и Мэдди решила, что лучше отодрать пластырь одним рывком, вместо того чтобы тянуть его медленно, отрывая волосок за волоском.

– Нам нужно поговорить об Оливере, – сказала она.

– По-моему, ему незачем знать, чем мы с тобой здесь сейчас занимались. Ты считаешь, психотерапия обходится дорого? Да Оливер будет иметь с этим дело всю свою взрослую жизнь. А доктору Нахид незачем выслушивать эту грязь.

– Да нет, я имела в виду не это, – рассмеялась Мэдди. – Я хотела…

Нейт ласково прикоснулся к ее плечу.

– Я знаю, что ты имела в виду, Мэдс. Ты имела в виду… все остальное. Все остальное до последней капельки.

– Мы ему расскажем?

– Про Риза? Про сову? Про девочку с числом на щеке?

Какое-то время Мэдди слышала лишь мягкие вдохи и выдохи. Если б тема разговора не была такой важной, возможно, она нашла бы эти звуки убаюкивающими и задремала бы. Однако сейчас она ждала от Нейта ответа, который и последовал после некоторого молчания: