Стрикланд не привык улыбаться.

– Привет, мисс Эспозито. Как вы сегодня?

Девчонка напряжена, точно кошка. Она трогает себя и разворачивает ладонь. Стрикланд оседает в кресле. Словно искрящийся поток проносится через его голову. Практически забытое чувство.

Он совершил так много ошибок, связался с Хойтом, позволил уйти Лэйни.

Но здесь и сейчас в мягком, тусклом сиянии мониторов кроется его последний шанс: Элиза – это то, что ему нужно.

Тихая. Позволяющая себя контролировать.

Она вытягивает шею и осматривает комнату, и это немного сбивает его с толку. Элиза выглядит так, словно ожидает ловушки.

Сегодня Стрикланд изменил своим привычкам: намотал свежие бинты на пальцы, чтобы скрыть их неприглядный вид, а еще спрятал «прывет» под столом.

Он указывает на пол:

– Нет необходимости мыть, я рассыпал свои леденцы. Раскатились из пакетика. Просто не хочу, чтобы завелись насекомые. Небольшая легкая работа. Мог сделать сам. Только у меня куча всяких бумажек. Именно поэтому я тут так поздно.

Ни единого документа у него на столе. Надо было подумать об этом раньше.

Пока Элиза возится с тележкой, он достает выбранную наугад папку из стола. Девчонка входит в комнату с совком и веником, держа их, словно нунчаки.

Она еще и наблюдательна, словно кошка, смотрит на папку, зажатую в его руках. Стрикланду это не нравится, словно его поймали на лжи, но зато ему нравится то, что она смотрит на него.

Элиза опускается на колени в углу и выглядит так даже лучше, чем ранее. Стрикланд ощущает, как его переполняет энергия, похожая на вибрации V-8, спрятанного в недрах «Кадиллака».

Могучие окна. Могучие тормоза. Могучий руль. Просто чистая мощь.

– Я на самом деле не привык к работе по ночам. Устал, поэтому такой неуклюжий. Полагаю, что ты к ним привычная, ха-ха? Это же утро для тебя. Ты ведь полна энергии. Кстати, не хочешь леденцов? Не с пола, конечно. Тут кое-что осталось.

Элиза прямо перед столом, согнулась между двух стульев.

Она поднимает глаза, несколько секунд смотрит прямо на Стрикланда, невероятно красивая в свете мониторов: волосы точно штормовые облака, лицо из искрящегося серебра, шрамы на шее словно две полосы ночного прибоя.

Они так ему нравятся.

Он думает, есть ли еще место на женском теле, где шрамы могут быть красивыми. Много шрамов, очень много.

Она отводит взгляд, но Стрикланду не хочется терять из виду эти шрамы.

– Эй, погоди. Хочу тебя спросить, – говорит он. – Когда ты сказала, что немая… точно, сказала не ты, это та негритянка. Ты же не можешь говорить.

Он смеется. Она нет. Почему? Это невинная шутка.

– В любом случае, мне стало интересно. Ты немая на сто процентов? Поясню. Вдруг тебе больно… ты издашь звук? Не думай, что я собираюсь причинить тебе боль, – Стрикланд хохочет вновь.

Она – нет. Почему она не расслабится?

– Есть немые, что могут кудахтать немного. Мне просто интересно.

Он сам понимает, что говорит не совсем то, что он вовсе не обучен говорить любезности, он не доктор Боб Хоффстетлер, способный отбарабанить любую заумную чепуху, не споткнувшись.

И все же его вопрос заслуживает ответа, кивка, жеста, чего угодно.

Но Элиза просто отворачивается, и возвращается к работе, и, судя по звукам, пытается закончить ее как можно быстрее.

Стрикланд задумывается на секунду: если кто-то игнорирует его, то он об этом пожалеет, эта же уборщица только сохранила свое благословенное молчание, не более. Рассматривает ее, представляя, как она выглядит там, под одеждой… наверняка хорошо.

Определенно хорошо для того, чтобы носить туфли вроде этих, под шкуру леопарда. Если она надевает их не для того, чтобы сделать приятное ему, то для чего вообще?

Каждый леденец щелкает, попав под веник, точно прутики под ногой хищника, крадущегося через джунгли. Стрикланд поднимается, идет вдоль ряда мониторов, чтобы избавиться от них, и тут же Элиза оказывается на ногах. Она бросается к двери, но движется недостаточно быстро, зеленые шарики перекатываются у нее в совке, цирковой фокус – не рассыпать их.

Стрикланд блокирует дверь правой рукой.

Элиза резко останавливается; леденцы трутся друг о друга, словно бронхи в больных легких.

– Я знаю, как это звучит, – говорит он. – Я, кто я есть. И ты. Но мы не отличаемся. Так уж сильно… Я имею в виду – кто у тебя есть? Досье говорит, что у тебя нет никого. Только для меня, я полагаю, это не то же самое для меня… но я чувствую, я хочу сказать, что я чувствую себя как ты. Я думаю, мы оба имеем в жизни нечто, что мы изменили бы, если бы могли. Ты понимаешь?

Стрикланд не может поверить, но он поднимает руку и касается шрама на ее шее.

Элиза деревенеет, тяжело сглатывает, яремная вена трепещет как маленькая птица. Он хочет ощутить ее пульсацию, но его пальцы в крови, замотаны в бинты, на одном сидит обручальное кольцо, то самое, которое она отдала ему прямо тут, в этом кабинете.

Он меняет руку, проводит по шраму указательным пальцем, прикрыв глаза, отдаваясь чувствам. Шрам мягок, точно шелк, и пахнет она чистотой, словно хлоркой. Испуганное дыхание отдается мурчанием автомобильного мотора.

На Амазонке они нашли труп болотного оленя, рога запутались в ребрах ягуара. Indios bravos предположили, что два зверя провели недели в сцепленном состоянии, прежде чем умерли.

Гротескное совокупление. Он и Элиза. Противоположности в одной ловушке.

Или они найдут способ действовать вместе, чтобы добыть свободу, либо их кости обглодают падальщики. Женские мозги – он знает это – работают медленнее мужских. Стрикланд позволяет руке соскользнуть с дверной рамы.

Элиза не ждет, она бросается наружу, высыпает содержимое совка в ведро. Тележка поспешно катится прочь. Она покидает его. Она покидает его.

– Эй! – зовет он.

Элиза замирает.

В куда сильнее освещенном коридоре ее щеки выглядят розовыми, а шрам – красным. Стрикланд ощущает, как его затягивает в водоворот паники, потери, смущения. Он выдавливает улыбку, пытаясь справиться с собой.

– Мне все равно, что ты не можешь говорить. Именно это я хотел тебе сказать. Немота мне вроде даже нравится.

Сам понимает, что брякнул нечто двусмысленное. Можно ли говорить подобное? Ответит ли она как надо?

Голова его кружится от лекарств, и он пытается ухватиться за то, что видит. Резиновая ухмылка вновь натягивается до предела, готовая вот-вот выстрелить через коридор:

– Клянусь, я смог бы сделать так, что ты запищишь. Совсем чуть-чуть, а?

23

Зельда видит, как Элиза выходит из кабинета мистера Стрикланда.