– Какое падение нравов!

– Под су-у-уд!!!

Люба сдалась. Перекричать толпу она не могла. Занавес опустился, когда все были готовы порвать друг друга в клочья. Люська с пылающими щеками кинулась к Любе:

– Это мой лучший эфир! Спасибо тебе!

– Да погоди ты! Надо поговорить с Красновой. Не хватало еще, чтобы и она в больницу загремела, с инфарктом.

Рыдающую женщину вели в гримерку – прятать от взбешенных людей.

– Пропустите! Ей нужен психолог! – закричала Люська и шепнула Любе на ухо: – Мы сделаем еще один эфир. Вытряси из нее все.

– Я подам на вас в суд! – орал Максим Караваев. – Вы выставили меня дураком! Я ваше шоу засужу! Вы мне бабки заплатите!

К нему, на ходу доставая из кармана визитку, уже летел адвокат.

Люба поспешно покинула поле боя и направилась в гримерку. Краснова рыдала, отталкивая стакан с водой, который ей пытались всунуть.

– Любовь Александровна! Сделайте что-нибудь! – кинулась к Любе перепуганная редактор по гостям. – Она все плачет и плачет!

– Выйдите, пожалуйста, – попросила Люба.

Их с Красновой оставили вдвоем. Люба заглянула в лежащую на столе папку, забытую редактором. «Краснова Ирина Евгеньева, 43, маникюрша», – прочитала она.

– Ирина Евгеньевна, все уже закончилось, – мягко сказала Люба. – Вас выведут через черный ход, я скажу, чтобы туда подогнали машину. Вас отвезут домой.

– Мне надо в больницу, – всхлипнула Краснова. – К мужу.

– Выпейте воды.

– Я не знаю, как посмотрю теперь ему в глаза…

– Я думаю, ему сейчас не до того. Он вряд ли увидит этот эфир.

– Соседи скажут. – Краснова опять горько зарыдала.

– Вашего мужа не скоро выпишут. К тому времени случится еще что-нибудь. Люди переключатся на обсуждение других проблем. Жизнь постоянно меняется, поверьте, вас очень скоро забудут. Мужу сейчас надо выздороветь, все другое не имеет значения. Раны серьезные, придется долго лечиться.

– Но теперь все будут знать, что Стасик не его сын!

– Он ведь вам тоже изменил, – мягко напомнила Люба.

– Да, но я первая!

– Я уверена, что это была ошибка.

– Конечно, – судорожно всхлипнула Краснова. – Еще какая ошибка! Меня из… – Она икнула. – Изнасиловали-и-и…

Люба поспешно встала и поднесла ко рту Ирины Евгеньевны стакан с водой:

– Пейте!

Та сделала несколько судорожных глотков.

– Почему вы не заявили в милицию?

– О чем? Что я дура? – горько сказала Краснова. – Я сама с ними поехала. Строители, иностранцы. Веселые были. Я даже не знаю, кто его отец… – Она опять принялась рыдать.

– Понятно.

– Они меня шампанским угощали…

– Подпоили, в общем.

– А потом… Все трое… Ну, как я могла сказать Пете? Ведь мы с ним уже встречались. Замуж захотела за иностранца, – горько сказала Краснова. – Вы ж знаете, какие были времена.

– Да. Знаю.

– Все о красивой жизни мечтали… Казалось, заграница – это рай. Когда они ко мне в метро подсели, я и поплыла. А они развлечься решили с русской дурой…

– Вы скрыли это от мужа, сказали, что ребенок его.

– Ну да, – кивнула Ирина Евгеньевна. – Петя тогда еще был студентом. А я уже работала, – сказала она с гордостью. – И его в квартиру к себе прописала.

– Вы все правильно сделали, – попыталась успокоить ее Люба. – Это было роковое стечение обстоятельств.

– Что Стасик Свету полюбил? Но ведь если бы я сказала правду, она была бы жива! Но я не могла сказать! Не могла, понимаете! И сейчас не скажу. Постойте… – вдруг сообразила Краснова. – Ведь это была запись. Значит, можно, как это? – Она наморщила лоб. – Вырезать!

– Я не руководитель канала, – осторожно сказала Люба. – Это он принимает решение. И боюсь, что оно будет не в вашу пользу.

– Но я же могу… как это? – Краснова вновь наморщила лоб. – Сказать, что подам на них в суд, а?

– Можете. Можете даже подать. Но, боюсь, сумма, которую вам присудят (если присудят), несопоставима с контрактом на рекламу, который получит канал, если передача побьет рейтинги.

– Как же так? – растерянно посмотрела на нее Ирина Евгеньевна.

– Зачем вы вообще сюда пришли?

– Но я же не знала…

Любе искренне было ее жаль, но она понимала, что ничего сделать нельзя. Вырезать из передачи откровения Красновой – все равно что вырвать у Люськи из желудка кусок мяса, который она почти уже переварила. Вот такими наивными, недалекими женщинами и питается монстр по имени ТВ. Слопают и не подавятся. Надо думать, прежде чем идти со своими откровениями на эфир.

– В вашем случае лучшее, что можно сделать, – это уехать, – посоветовала Люба. – Подождать, пока эта история забудется. Завтра, боюсь, она будет во всех газетах. Но потом найдут кого-нибудь другого.

– Да куда ж я уеду! – всплеснула руками Ирина Евгеньевна. – Муж в больнице!

– А у вас есть родственники?

– Свекровь. Но она уже старенькая, ей самой доктор нужен. О господи! Она же тоже это смотрит! Ну, все! Конец моей семейной жизни!

Люба увидела, как приоткрылась дверь гримерки, и Люська стала делать рукой какие-то знаки. Потом в нетерпении топнула ногой.

– Извините, – сказала Люба Красновой и вышла в коридор.

– Что случилось?

– Случилось! Как она? – деловито спросила Людмила.

– Переживает. Слушай, а нельзя это вырезать?

– Что вырезать? – насторожилась Апельсинчик.

– Ее откровения.

– Ты с ума сошла! Это же самый смак!

– Люся!

– Люба! Ты делаешь свою работу, а я свою!

– У нее семья разваливается.

– Ах да! Я ж почти забыла, зачем пришла! Только что позвонили из больницы. Скажи ей аккуратненько: ее муж умер.

– Что?!

– Он только что умер, не приходя в сознание.

– Люся!

– Люба! Мы это тоже вставим в программу. Последним кадром. Я скорбным голосом объявлю, что для семьи Красновых все, увы, закончилось трагически. Можно собрать деньги на похороны. Откроем специальный счет.

– А о парне вы подумали?!

– С ним будут работать психологи. Ты, например.

– Что ты со мной делаешь?!

Люба развернулась и ушла в гримерку. Краснова вытирала влажной салфеткой, которую нашла на столе, заплаканное лицо.

– Мне надо к мужу, в больницу…