Однако встает еще один вопрос: при чем тут Дженнифер Ли, которая училась с Дэмиэном в академии и таинственно исчезла впоследствии? Может, и ни при чем. Это ведь я гуглил ее в поисковике, и хотя Готорн прочел статью, комментариев не последовало. Таким образом, нет никакой уверенности, что она имеет отношение к расследованию.

Неожиданно я стал сам себе противен.

Я сидел в дешевом кафе рядом со станцией метро Хонслоу-Ист. Вокруг зеркала, подсвеченные меню, телевизор с широким экраном – показывали какой-то древний сериал. Я заказал пару тостов и чай, хотя аппетита не было.

Что со мной происходит? Когда я только познакомился с Готорном, я был успешным писателем, автором сериала, который показали в пятидесяти странах (к тому же я женат на продюсере). Готорн работал на нас. Ему платили десять-двадцать фунтов в час за консультацию.

Две недели спустя все изменилось – я позволил себе стать молчаливым партнером, второстепенным персонажем в собственной книге! Хуже того, я каким-то образом убедил себя, что не могу самостоятельно выработать ни единой гипотезы. Неужели я настолько глуп?.. Нет, я слишком долго ходил за ним по пятам! Теперь, когда его нет рядом, у меня появился шанс перехватить инициативу.

На поверхности чая плавала маслянистая пленка. Тост намазали чем-то напоминающим мазут. Я отодвинул тарелку и достал телефон. Готорна не будет до конца дня, так что у меня куча времени на расследование нового подозреваемого: Дженнифер Ли. Странно, что к статье не прилагалась фотография. В интернете тоже не удалось ничего найти, кроме пары упоминаний. Девушка пропала бесследно. Родители до сих пор горюют, но общественный интерес быстро потух.

Надо разузнать о ней побольше. Если до сих пор я двигался в неверном направлении – то есть в направлении Дила, – то теперь самое время выяснить, что я упустил. Скажем, в академии произошло некое событие, связывающее Дженнифер, Дэмиэна и Дайану Каупер. Как это могло привести к убийству?

Раздумывая над этим вопросом, я вдруг осознал, что у меня есть свои ходы. Иногда академия приглашает актеров, режиссеров и сценаристов на встречу со студентами; в прошлом году и мне довелось выступать. Целый час я рассказывал о запутанном любовном треугольнике «актер – писатель – сценарий», пытался объяснить, что хороший актер всегда увидит в сценарии моменты, о которых писатель не подозревает, тогда как плохой добавит свои, совершенно ненужные «фишки». Еще я рассказывал о процессе становления персонажа. Например, Кристофер Фойл существовал на бумаге задолго до того, как на роль выбрали Майкла Китчена, но только после принятия решения и началась настоящая работа. Между нами всегда существовала напряженность. Так, Майкл почти с самого начала настаивал на том, что Фойл не должен задавать вопросы – довольно странно для сыщика, – чем сильно усложнил мне жизнь. С другой стороны, это была не самая глупая идея. Мы нашли иные, более оригинальные способы добывать информацию. Фойл умел втираться в доверие, и подозреваемые выбалтывали больше, чем собирались. Таким образом, год за годом персонаж развивался.

В общем, я рассказывал об этом и о многих других вещах; не знаю, удалось ли им вынести что-то полезное для себя. Лично мне понравилось: писателя хлебом не корми, дай только поговорить о писательстве.

Меня пригласила заместитель директора, назову ее Лиз, поскольку она просила не упоминать настоящее имя. Я позвонил ей прямо из кафе. К счастью, она оказалась на месте и согласилась встретиться со мной в три часа. Лиз – умная, немного резковатая женщина чуть постарше меня. Училась на актера, но в итоге занялась писательством и режиссурой; правда, после скандала с прессой пришлось вернуться к преподаванию. Лиз поставила спектакль о британских сикхах, абсолютно благонамеренный, но это привело к местным волнениям: два члена совета своими выступлениями пробудили ярость толпы (она говорила, что те даже не читали пьесу и не смотрели спектакль). Художественный руководитель прогнулся, спектакль отменили. Никто не выступил в ее защиту. И вот даже сейчас, спустя много лет, она предпочитает особо не высовываться.

Главное здание академии на Гоуэр-стрит – довольно странное место. Вход, отмеченный статуями комедии и трагедии, созданными Аланом Дерстом в 20-е, одновременно величественный и едва заметный. Узкая дверь ведет в здание, слишком маленькое для трех театров, офисов, репетиционных залов, мастерских и так далее. Я помню лабиринт белых коридоров и лестниц с вращающимися дверями; в первый визит я чувствовал себя лабораторной крысой. На этот раз мы встретились в новом, довольно шикарном кафе на первом этаже.

– Я очень хорошо помню Дэмиэна Каупера, – начала Лиз тихим голосом. Мы устроились за столиком с капучино в окружении черно-белых фотографий последнего выпуска. Кроме нас в кафе сидели несколько студентов; они болтали между собой или читали сценарии. – Я всегда знала, что он далеко пойдет. Дерзкий был парень.

– Я и не знал, что вы уже преподавали.

– Это был 1997 год, я только начинала. Дэмиэн тогда учился на втором курсе.

– Значит, он вам не понравился?

– Ну я бы так не сказала. Я вообще стараюсь не демонстрировать личного отношения к студентам: здесь все излишне чувствительны, легко заработать обвинение в фаворитизме. Я просто излагаю факты. Дэмиэн был очень амбициозен, он бы собственную мать зарезал, если бы это помогло получить роль…

Тут Лиз слегка осеклась.

– Не самый удачный пример, учитывая обстоятельства… Но, думаю, вы поняли.

– Вы помните ту постановку «Гамлета»?

– Да. Честно говоря, Дэмиэн был великолепен, хоть мне и трудно это признать. Он получил роль только потому, что другой мальчик заболел мононуклеозом. У нас в тот год разразилась целая эпидемия, прямо как чума в Средневековье. Разумеется, Дэмиэн с самого начала рассчитывал на главную роль, даже на прослушивании читал один из монологов Гамлета – хотел покрасоваться… Знаете, пожалуй, вы правы – мне он действительно не нравился: слишком любил манипулировать людьми. А потом эта история с Дилом…

– Что за история? – встрепенулся я. Неужели между аварией и театральной академией существует связь, которую мы упустили?

– Да ничего особенного, просто Дэмиэн использовал ее на семинаре. Мы проходили так называемое «публичное одиночество»: студенты должны были принести какой-либо значимый для них предмет и рассказать о нем перед классом. – Лиз помедлила. – Так вот, он принес пластиковую игрушку, автобус, и проиграл запись детской песенки «День-деньской колеса крутятся», знаете такую? Рассказал, что ее играли на похоронах мальчика, которого нечаянно сбила мать Дэмиэна.

– А что именно вам не понравилось?

– Мы с ним даже слегка поругались после семинара. Он говорил, что песня разрывает ему сердце, что он не может выбросить ее из головы – все в таком духе. Однако, по правде говоря, я чувствовала некоторую фальшь. По-моему, Дэмиэн использовал эту ситуацию в качестве декораций, его монолог был слишком эгоцентричным. В конце концов, умер восьмилетний мальчик! Может, мать Дэмиэна не настолько виновата, но все-таки она его убила! Я считаю неприличным использовать подобные вещи в качестве упражнения – так я ему и сказала.