– Если найдут, – парировал он безразличным тоном.

Я собирался продолжать, но он поднял руку.

– Хватит, не хочу больше ничего слышать! Все уже неважно… Я лишь объясню.

Корнуоллис уставился вдаль, собираясь с мыслями, легонько касаясь щеки кончиками пальцев. Что происходит, вообще? Я же писатель! Это все не со мной!

– Можете себе представить, какой жизнью я живу? – спросил вдруг Корнуоллис. – Думаете, мне нравится эта работа? Каково, по-вашему, день за днем сидеть и слушать, как несчастные людишки ноют о своих несчастных покойных матерях, отцах, бабушках, дедушках? Организовывать похороны, кремацию, гробы, надгробия, – а за окном сияет солнце, и жизнь идет стороной? На меня смотрят и думают: вот скучный человек в скучном костюме, никогда не улыбается и говорит правильные вещи: «…Примите мои соболезнования, ах, мне так жаль, вот, пожалуйста, возьмите салфетку…» На самом деле мне хочется врезать им по носу, потому что это не я, не таким хотел я стать.

«Корнуоллис и сыновья» – моя судьба. Мой отец был гробовщиком, и дед, и прадед, тетки и дядья… В детстве все вокруг были одеты в черное. В качестве развлечения меня водили показывать катафалк, едущий по улицам. Я смотрел на отца за ужином и думал: вот он провел целый день в обществе мертвецов, и эти самые руки, что обнимают меня, касались мертвой плоти. Смерть – наша жизнь, ею поглощена вся семья. И самое худшее – однажды я стану таким же, потому что все распланировано за меня, даже вопросов не возникало. Мы же «Корнуоллис и сыновья», а я кто? Я – сын.

Меня дразнили в школе. Фамилия запоминающаяся, не то что какой-нибудь Смит или Джонс, привлекает внимание. Достаточно раз пройти мимо заведения – куда-нибудь в магазин или на автобус, – и все запомнят. Меня звали мертвецом и гробовщиком… Спрашивали, спит ли мой отец с трупами… или я… Им было интересно, как выглядят покойники без одежды. Встает ли у них? Растут ли ногти? Половина учителей считала меня странным – не потому, что я и в самом деле был странным, а из-за семейного бизнеса. Другие ребята обсуждали университет, карьеру… У них были мечты, у них было будущее. Только не у меня. Мое будущее было в буквальном смысле в могиле.

А самое смешное – у меня была мечта. Странно, как все в жизни складывается, правда? Однажды мне дали небольшую роль в школьной пьесе: я играл Гортензио в «Укрощении строптивой». Я обожал Шекспира, богатый сочный язык, которым он создавал целый мир! Мне так нравилось стоять на сцене в костюме, при свете софитов, перевоплощаться в другую личность… Мне было пятнадцать, когда я понял, что хочу стать актером, и с этого момента мечта поглотила меня целиком. Я хотел быть не просто актером, нет! Я хотел стать звездой! Я не буду Робертом Корнуоллисом, я буду другим человеком – вот моя судьба!

Родители, как ни странно, разрешили попробовать. Потому что не сомневались – у меня нет ни малейшего шанса. Втайне они посмеялись надо мной, но подумали – пусть его, перебесится и вернется к семейным традициям. Не сказав им ни слова, я подал документы в театральную академию, «Уэббер Даглас», ЦДШ и «Олд Вик» в Бристоле, и готов был пытаться до бесконечности. Не пришлось. Знаете, почему? Потому что я оказался талантлив. Чертовски талантлив! Когда я играл, буквально оживал! Я легко поступил в академию. Сразу после прослушивания стало ясно – меня возьмут.

Я издал нечленораздельный звук – к тому времени яд поразил голосовые связки. Наверное, я собирался умолять его о пощаде, хотя и так было ясно – пустая потеря времени.

Корнуоллис нахмурился, взял один из скальпелей, блестящий в свете неоновой лампы, затем подошел ко мне и без малейших колебаний воткнул прямо в меня.

Я в изумлении уставился на ручку, торчащую из моей груди. Самое странное – даже не сильно болело, и крови совсем немного. Я просто не мог поверить, что он это сделал.

– Я же сказал – не хочу ничего слышать! – объяснил Корнуоллис, снова срываясь на визг. – Так что заткнитесь, ясно?!

Он постепенно успокоился и продолжил как ни в чем ни бывало:

– С самого первого дня в академии меня приняли по заслугам. Я назвался Дэном Робертсом – всем было наплевать, тем более что и так нужен сценический псевдоним. Я не упоминал настоящего имени, никогда не рассказывал о семье… И я больше не был «мертвецом». Я был Энтони Хопкинсом, Кеннетом Браной, Дереком Джейкоби, Иэном Хольмом![40] Каждый раз, входя в здание, я чувствовал, что нашел себя. Счастливейшие три года в моей жизни!..

Вы правы – и не поймите меня превратно: мне нравился Дэмиэн Каупер. Поначалу я им восхищался, но лишь потому, что не знал толком. Я считал его другом – лучшим другом – и не видел холодного, амбициозного ублюдка, каким он был на самом деле.

Я покосился на скальпель, все еще бесстыдно торчавший из меня. Вокруг расплывалось красное пятно шириной с ладонь, не больше. Рана пульсировала. Меня затошнило.

– Все начало проясняться на третий год обучения, когда возросла конкуренция. Мы притворялись друзьями, делали вид, что поддерживаем друг друга, но когда дошло до финальной постановки и прослушиваний перед агентами, тут-то все сбросили маски. В академии не осталось ни единого человека, который не был бы готов столкнуть лучшего друга с пожарной лестницы, если бы это помогло заключить контракт. Ну и, разумеется, все подлизывались к педагогам. У Дэмиэна это особенно хорошо получалось: улыбался, говорил правильные вещи, а сам не выпускал из поля зрения главный приз. И знаете, что он придумал в итоге?

Корнуоллис сделал паузу, какое-то время смотрел на меня, затем схватил второй скальпель и снова воткнул – на этот раз в плечо.

– Угадайте, что? – взвизгнул он.

– Обманул вас! – прошептал я первое, что пришло в голову, лишь бы не молчать.

– Не просто обманул! Когда меня выбрали на роль, Дэмиэн пришел в ярость – он-то думал, что возьмут его! Он уже читал монолог Гамлета на прослушивании – всем хотел продемонстрировать, как он хорош, однако повезло мне! Роль моя! Это был мой последний шанс показать миру, на что я способен, а он со своей сучкой меня подставил! Они сговорились и специально меня заразили, чтобы я не смог приходить на репетиции.

Я не совсем понял, о чем он; впрочем, в этот момент мне было все равно. Торчащие скальпели делали меня похожим на быка, пораженного тореадором; раны болели все больше и больше. Теперь я уже не сомневался, что умру.

Корнуоллис ждал. Опасаясь, что молчание разозлит его еще больше, я пробормотал:

– Дженнифер Ли…

– Она самая. Дэмиэн использовал ее против меня, но я с ней разобрался и заставил за все заплатить.

Корнуоллис захихикал. Передо мной наяву предстал самый убедительный портрет типичного сумасшедшего.

– Я заставил ее страдать, а потом она исчезла. Знаете, где она теперь? Могу сказать, пожалуйста… Только если захотите ее найти, придется выкопать семь могил.