Сомнения слуг рассеялись. В течение всех недель после того, как Уильям вернулся с подписанным брачным контрактом, к ней относились с уважением, как и подобает относиться к хозяйке замка.

Сора коснулась губ кончиками пальцев. На них сохранился едва уловимый знакомый аромат подчеркнуто бесстрастного поцелуя, запечатленного Уильямом у дверей ее спальни, когда он провожал ее. Он не мог остаться с ней на ночь и околдовывать своими чарами ее тело, пока в центральной башне замка находились гости.

Николас останется у них до конца июля и в первые недели августа.

Сора коротко, яростно выругалась и зарылась головой в подушки. Будь он проклят за то, что оказался здесь, и будь проклят Уильям со своим благородством.

Как ни странно, ей отчего-то не хотелось, чтобы Уильям стал ее супругом. Ни одному другому мужчине не удавалось вызывать у нее столько уважения и любви, сколько вызывал он. Ни один другой мужчина не мог заставить ее устыдиться того, какой женщиной она была.

Недостойной. Грешной.

Раз уж ей суждено выйти замуж за Уильяма — а она выйдет за него, поскольку это будет добродетельный поступок, независимо от того, что исполнится и желание ее сердца, — то она обязана побороть себя и стать той женщиной, которую видит в ней Уильям.

Сора решительно взбила подушку и улеглась на спину, собрав одеяло на груди. Вздохнула и закрыла глаза. Сквозняк коснулся ее щеки, и она натянула одеяло выше, подоткнув вокруг шеи. Она забыла задернуть прикроватные шторы. Выкарабкавшись наружу, Сора развязала шторы и плотно сдвинула их. Холод заставил ее снова нырнуть под одеяло.

Сон не шел. Уже месяц она страдала бессонницей, а мысли, словно мельничный жернов, непрерывно вращались по кругу.

Слуги. Сноровка, с которой она успешно вела хозяйство, была той поддержкой, которую она могла предложить Уильяму. Авторитет Уильяма временно удержал слуг в подчинении; в дальнейшем они стали покорны ей.

Свадьба. Ей впервые предоставилась возможность проявить себя в роли хозяйки замка. С утра до ночи она крутилась, как белка в колесе, заказывая блюда, наблюдая за их приготовлением и подготавливая спальни на ночь, однако с работой своей справляться успевала.

Меле. Это широко объявленное потешное сражение, в котором все присутствующие рыцари присоединяются к одной из команд, словно мальчишки, играющие в мяч, а затем принимаются рубить друг друга мечами. Во время такого сражения люди гибли. Меле приводило Сору в ужас; и тем не менее Уильям был прав. Ему следует поупражняться с друзьями, прежде чем встречаться лицом к лицу со своими врагами. Она ни в коем случае не станет подрывать его уверенности в себе, выдав свои страх за его жизнь; Сора более чем достаточно знала цену такой уверенности.

Итак, все ее тревоги рассеялись. Можно спать. Спать.

Отчего же столь страстно желаемый сон ускользает от нее? Она устала. Ну разумеется, можно поспать. Сора перевернулась на бок, сдвинула плечи и натянула одеяло до ушей. Сырость, которую принес с собой в замок летний дождь, не мог прогнать никакой огонь. Сырость, холод. Уильям лгал ей. Лгал, не говоря ей правды, оберегая ее. Она хотела, чтобы он лгал ей, оберегал ее, но ей не удавалось отделаться от накатывающей инстинктивной тревоги. Уильям волновался из-за того врага, который угрожал им. Уильям сказал ей, что все в порядке, однако и сам не верил своим словам. Кто бы ни был этот враг, угроза от него исходит реальная. Он может проскользнуть с гостями на свадьбу и посеять панику. Он может убить, похитить, а как угадаешь преступника?

Уильям способен уберечь ее как воин, но она должна защитить его как женщина. Она станет вынюхивать, прислушиваться к любому голосу. Она станет ловить ту ложь, которая так легко срывается с губ мужчин, она угадает, кто им друг, и установит, кто враг. И она предостережет Уильяма от любой грозящей опасности.

От осознания истинной причины ее тревоги Соре полегчало. Оборонительные замыслы помогли ей успокоиться. Глубоко вздохнув, она подтянула еще одну подушку с пустого края кровати. Подсунула ее под щеку, крепко прижала к груди, одну ногу закинула поверх подушки, а другую вытянула вдоль. Теперь можно было и поспать.

— Я насчитал четверых, — заметил Ченнинг. Прищурившись от яркого августовского солнца, Уильям посмотрел на всадников на дороге.

— Всего пятеро. Видишь, одна из них, женщина, кажется, сидит на коне, которого ведут под уздцы, а какой-то всадник держит на руках ребенка.

— Тогда никакой опасности.

Пожилой мужчина со вздохом прислонился к зубчатой стене.

— В ближайшие несколько недель к нам в замок по этой дороге приедет много всадников, — Уильям хлопнул рукой Ченнинга по плечу. — Но я не ждал, что так скоро.

— Всего лишь восемнадцать дней назад мы отвезли конракт Теобальду, и лишь десять дней назад мы выслали наших гонцов.

— И всего лишь семь дней до торжества, — просиял тяжеловооруженный воин.

— Уж скорей бы. Кто же умудрился добраться так скоро? Гости или гонцы с вестями?

— А если гости с вестями? — предположил Ченнинг.

— Да. Высматривай лорда Питера и мальчиков, но подъемный мост не опускай, и пока гости не польются рекой, пусть тот, кто захочет въехать в замок, объявляет, как его зовут и по какому он делу.

— А не послужит ли это поводом к обидам? — нахмурился Ченнинг, который славно разбирался в делах военных, но не в тонкостях светских отношений.

— В наше смутное время осторожность никто не сочтет излишней. Бдительно следи за всеми прибывающими, когда мы откроем башню с воротами для въезда, и лишь почувствуешь опасность — тут же зови меня.

— Слушаюсь, милорд.

— Я понимаю, что перекладываю ответственность на тебя, но мне необходимо оставаться в центральной башне с миледи и встречать гостей.

Ченнинг открыл было рот, словно собирался что-то сказать, но затем вздохнул, как бы не осмеливаясь сделать этого. Давно зная повадки старого воина, Уильям подбодрил его:

— Говори.

— Переживать из-за леди и из-за слуг, милорд, вам больше не надо.

Ченнинг шаркнул ногой по булыжнику, которым был вымощен проход к крепостной стене.

— Это болтовня даже до меня доходила.

— Болтовня?

— Весь замок и деревня гудят.

— О чем? — допытывался Уильям.

— Да говорю же я вам! Никто больше не посмеет поставить под сомнение права госпожи. Все признают, что ошиблись, что вели себя не лучшим образом.

— Да, вели они себя по-дурацки.

Подбородок Уильяма окаменел и приобрел рельефность линий гранита при воспоминании об оскорбительном поведении черни.

— Ну, в общем, зачем еще теперь за ней кому-то присматривать? Слуги отныне будут выполнять все, что им прикажут.

В голосе его прозвучало нечто большее, чем презрение вооруженного человека к дворовой челяди.