Тот усмехнулся и лишь шепнул:

– Через пять минут у пруда. Молчите, умоляю!

– Хорошо. Протокол захватите, – громко ответил ему урядник. – Дело окончено, можно оформлять.

– Слава Богу, – всхлипнул Петушков. – Спасибо вам, доктор! Теперь кровинушку мою, Настеньку, как положено, на кладбище похоронят. И литию отчитайте. – Отец Алексей намеревался уйти, но Петушков поймал его за рукав.

– Господа! Кто торопится – может ехать в свои Петербурги, – разрешил радостный Киросиров. – Задерживать вас смысла больше не вижу!

Хоть и миролюбив был Тоннер, но тут чуть не врезал Киросирову. Ну что творит! Хорошо, Митенька выручил:

– Господа, я попросил бы всех задержаться до завтрашнего утра. Проводим Василия Васильевича в церковь, после и поедете.

Доктор тут же согласился:

– Мы не только завтра, мы и на послезавтра все останемся. Князя похороним – и в путь.

Может, кто и думал по-другому, но перечить было неудобно. Все промолчали

– Наверное, пора спать, – сладко зевнул Глазьев.

– Да, – согласился Пантелей и обратился к Гришке: – Стучи завтра посильней! Я на ночь уши ватой закладываю, а то, если шорох какой, спать не могу. Старость!

– Митя, – обратился к молодому человеку Угаров. – В комнате, выделенной нам с Тучиным, сегодня спит Николай. Нельзя ли мне другую выделить?

– Петушков, выполняйте, – коротко распорядился Митя. – Илья Андреевич, давайте к Анне Михайловне сходим?

– Да, разумеется. Спускайтесь с Антоном Альбертовичем, я скоро приду.

Через минуту в опустевшем коридоре остались только Угаров с Петушковым.

– Могу предложить комнату, которую занимал Шулявский, – сказал управляющий. – Больше свободных не осталось. Белье сейчас прикажу Катерине перестелить. Вам не помешают вещи поляка?

– А Кшиштоф с телом еще не уехал?

– Боится уезжать на ночь глядя, утром отправится. Я бы его барина… – Петушков смахнул слезу. – Последней родной кровиночки меня лишил. Если бы не Тучин, Настя осталась бы неотомщенной.

Впервые за сегодняшний день Денис услышал в адрес Сашки хорошие слова. Петушков продолжил:

– Если хотите, помогу сбежать. Вашему другу здесь делать нечего, за убийство его и повесить могут. Бегите за границу, рисуйте свои картины.

– Александр никого не убивал, и я хочу это доказать, – гордо ответил Денис.

Петушков вздохнул:

– Молодо-зелено! Кому вы тут что докажете? Если поехала на вас с горки телега, можно или отскочить, или дать себя переехать. Третьего не дано!

– Я докажу!

Петушков еще раз горестно вздохнул, но понял, что спорить бесполезно.

– Так останетесь в комнате Шулявского?

– Какая мне разница, – пожал плечами Денис. Вот если бы поляка в комнате застрелили, тогда бы не стал там ночевать. А так – почему бы и нет.

– Хорошо, что согласились.

Пока Катерина перестилала постель, Угаров осмотрелся в комнате. Выдвинув ящик комода, обнаружил множество запечатанных карточных колод. У некоторых обертка была аккуратно вскрыта и снова заклеена. В пылу азартной игры никто этого не заметил бы. Угаров придвинулся к окну. Как раз из-за туч выглянула такая же полная, как вчера, луна. Денис распечатал одну из подозрительных колод. Долго вертел карты так и сяк и, наконец, заметил крап. Прав Сашка, поляк был шулером.

В свете луны хорошо был виден задний двор усадьбы. Озираясь, вышел из дома Тоннер. Почему он озирается? Почему на окна посматривает? Честный человек ходит спокойно, как Киросиров, который выскочил из буфетной следом. Тоннер остановился, подождал, пока подойдет урядник. Что-то сказал ему и протянул конверт. Павсикакий Павсикакиевич очень удивился, быстро открыл конверт, вытащил ассигнацию, сунул за пазуху и кивком поблагодарил доктора.

Вот как! Тоннер дал взятку! Значит, доктор и сам к преступлению причастен… А как ловко эксперта изображал! Теперь понятно, почему он отказал Денису в помощи! Может быть, сам пистолет и подбросил!

Раздосадованный Денис ринулся к выходу. Надо бежать во двор, изобличить злоумышленника. Но у двери остановился. Кто изобличать будет? Урядник, который деньги взял? Денис круто развернулся и прикрикнул на Катерину:

– Чего копаешься? Заканчивай поживей. Я тороплюсь.

Девушка как раз вытаскивала простыню из-под перины.

– А с этим что прикажете делать? – Под простыней лежала тетрадочка в кожаном переплете.

– Дай-ка, – Денис взял тетрадь из рук горничной и быстро пролистал. Цифры, подсчеты и записи на польском. "Вот бы прочесть! Возможно, что-то важное. Жаль, языка я не знаю. Надо бы Кшиштофа позвать, вдруг он грамоте обучен".

Выпроводив Катю, Угаров подошел к комнате Рухнова. Осторожно постучал.

Михаил Ильич открыл не сразу, в комнату зайти не пригласил. Только голову высунул:

– Простите, не ждал. Не одет.

– Мне поговорить с вами надобно, – сообщил ему Денис.

– Подождете пару минут?

– Спускайтесь вниз, когда будете готовы. Буду ждать вас в трофейной.

"Как плохо день начинался и как хорошо заканчивается, и как приятно шуршит в кармане ассигнация ловкого доктора! Как же я раньше не догадался – он всех убил. Обидно, конечно, что меня дураком выставлял, но сего требовал его хитрый план – доказать, что Северский с девкой отравлены ядом, а потом найти калий у поляка. Неплохо придумано! И главное, подсказал, на кого списать убийство самого Шулявского. Двести рублей – сумма немалая, за такую я кого хошь на каторгу отправлю. А доктора за его грехи все равно Господь накажет".

Киросиров не сдержал радостной улыбки. Доктор понял, что урядник принял улику за взятку.

– Вы ассигнацию достаньте, рассмотрите получше, – посоветовал Илья Андреевич.

– Я ее хорошо разглядел. Двести рубчиков. Благодарствую. – Киросиров поклонился. – Протокол читать не буду-с, уверен, все в порядке. – Урядник заговорщически подмигнул доктору.

– Это не протокол, это письмо от убийцы.

– Убийцы? Разве не вы?… – Если Тоннер не преступник, зачем взятка?

Илья Андреевич, с трудом сдерживая гнев, объяснил:

– Я не убийца, и деньги не мои. Они были присланы в письме. Взгляните же наконец на купюру!

Киросиров с сожалением достал ассигнацию. В его мыслях она была уже потрачена: давно пора дом красить, да все никак не скопить. Вытащив купюру, урядник стал разглядывать ее в свете луны.

– Осторожнее нельзя? – зашипел Тоннер и оглянулся на окна усадьбы. Из освещенных никто не смотрел, а в темном самого наблюдателя заметить нельзя – это Тоннер хорошо знал.