– Полковник Селедкин с сопровождающими лицами.

– Полковник пусть войдет, а лиц проводи пока… да хоть в угловую гостиную, – распорядился хозяин дома. – Лица-то приличные?

– Вроде бы, – неуверенно ответила Чеслава Зиновьевна, вспомнив явившихся здоровенных лбов в грязных ботинках и вязаных шапочках.

Еще вчера вечером Артем, с личного одобрения Вольдемара Сигизмундовича, передал полковнику Селедкину результаты своего неофициального расследования и договорился с ним, что тот сам приедет арестовывать виновного в убийстве. Обставить процедуру задержания Вольдемару Сигизмундовичу хотелось торжественно, затем он и собрал у себя в доме всех заинтересованных лиц, которые присутствовали неделю назад на памятном завтраке в узком кругу, по причине отсутствия у них алиби. И вот теперь сердце убийцы должно было трепетать в ожидании неминуемого, скорого и окончательного возмездия.

Собравшиеся заинтересованно взглянули на прибывшего.

Полковник Селедкин, в мундире, подтянутый, с папкой под мышкой, вошел в гостиную и поискал глазами хозяина дома. Выглядел он солидно – килограммов двести живого веса, облаченные в серый форменный мундир, украшенный регалиями и наградами, три внушительных подбородка, лежащих аккуратными складками, волевое, гладко выбритое лицо и ярко-рыжий кудрявый хохолок волос на макушке смотрелись значимо и фактурно.

Коротко, по-военному, кивнув Начинкину, Селедкин сухо поздоровался с остальными присутствующими, ни к кому персонально не обращаясь, и отрапортовал:

– Вольдемар Сигизмундович, позвольте мне согласно санкции прокурора произвести арест лиц, виновных в смерти Никиты Евгеньевича Окаемова.

Все собравшиеся в гостиной в немом ожидании смотрели на бравого Селедкина, и только трое – Агриппина, Артем Сокольский и хозяин дома – не сводили глаз со скрючившегося на стуле в углу Пофистала Тарасовича Тиховлиза.

– Приступайте, полковник, – милостиво разрешил Вольдемар Сигизмундович.

– Топорков, Приходько! – зычно гаркнул Селедкин в распахнутые у него за спиной двери гостиной. – Арестовать Матвееву Любовь Михайловну, шестьдесят второго года рождения, и Синичкину Елизавету Петровну, восемьдесят седьмого года рождения! Прошу простить за беспокойство.

Селедкин слегка поклонился дамам и начал разворот на сто восемьдесят градусов, но его остановил возмущенный оклик хозяина дома.

– Какая Матвеева? Какая Синичкина? Ты что, Федор Кузьмич, бумаги перепутал? – грозно спросил Вольдемар Сигизмундович.

– Никак нет. Согласно проведенному нами расследованию и данным экспертизы на жизнь Никиты Евгеньевича Окаемова третьего ноября сего года было совершено два покушения. И если бы погибшего не придавило статуей, он бы все равно скончался от отравления часа через полтора, – охотно поделился информацией полковник.

– Так… А теперь, Селедкин, с самого начала. И подробно! – распорядился недоумевающий Вольдемар Сигизмундович.

Прочая компания с искренним интересом взирала на грузного полковника полиции.

– Присесть можно? – одышливо спросил Селедкин, присматривая себе место поскромнее.

– Вон стул в углу, возьми и приступай.

– Значит, так, – начал Селедкин, уперев в колени мощные, как окорока, руки. – Третьего ноября Любовь Михайловна Матвеева, работающая у вас поваром, предприняла попытку отравления племянника Никиты Евгеньевича Окаемова крысиным ядом.

– Чьего племянника? – нахмурила тоненькие, как ниточки, брови Елена Сергеевна.

– Своего, – отрапортовал Селедкин. – Никита Окаемов приходился ей родным племянником. Молодой человек был сыном старшей сестры Матвеевой, скончавшейся чуть более полугода назад, Окаемовой Ларисы Михайловны. Обе сестры проживали вместе со своей матерью, Матвеевой Марией Григорьевной, и сыном Окаемовой Никитой в трехкомнатной квартире по адресу…

– Неважно по какому адресу, ты к делу переходи, – поторопил его до странности нетерпеливый Вольдемар Сигизмундович.

– Строго по делу, – кивнул головой покладистый Селедкин. – Семь месяцев назад после долгой болезни скончалась мать Окаемова, оставив все свое движимое и недвижимое имущество единственному сыну. В том числе сумму в размере семидесяти пяти тысяч рублей, хранящуюся на сберегательной книжке, свою долю собственности в приватизированной трехкомнатной квартире по адресу… Ах да, можно без адреса… и домик в садоводстве с участком земли в шесть соток. Данный участок был получен ею еще в середине восьмидесятых от предприятия, на котором трудилась Лариса Михайловна Окаемова. Но занималась домом и участком в основном ее сестра, Матвеева Любовь Михайловна. Это подтвердили и соседи по садоводству. Потому как сама владелица, Окаемова, после развода с мужем много болела и на даче почти не появлялась. Матвеева занималась строительством и ремонтом дома, разработкой участка и проводила там все свои отпуска.

– А убийство-то тут при чем? – не выдержала Елена Сергеевна.

– Одну минуточку, уже объясняю, – поторопился Селедкин. – По завещанию, составленному Ларисой Окаемовой, дом отходил ее сыну Никите. Парню дом был не нужен, он собирался его продать и купить себе дорогую машину. Но его тетка, Матвеева Любовь Михайловна, вложившая в тот дом немалые средства, требовала у него не продавать строение до ее смерти и даже выделить ей половину собственности. Никита отказывался, ни на какие уступки не соглашался. Матвеева обращалась к адвокатам, хотела подать на племянника в суд. Но те отсоветовали, поскольку никаких финансовых документов на строительство и ремонт дома не сохранилось, и доказать что-либо в этой ситуации было бы трудно. Обстановка накалялась еще и потому, что тетка с племянником проживали и работали под одной крышей.

– Я даже представления не имела, что повариха и водитель родственники! – всплеснула руками Елена Сергеевна.

– Они это тщательно скрывали, боялись неприятностей, – пояснил Селедкин. – Так вот. В день приема у них снова состоялся очередной разговор. Матвеева услышала, как Окаемов договаривается с агентом о показе дома потенциальным покупателям, и набросилась на племянника. Тот предложил ей самой купить у него дом, если он ей так дорог. Последовал очередной скандал.

– А сколько стоит дом этот? – спросила молчавшая до сих пор Анжела.

– Агентство недвижимости оценило его в один миллион двести тысяч рублей.

– И из-за таких копеек весь сыр-бор? – насмешливо фыркнула Анжела.

– Ты бы сама хоть раз в жизни попробовала миллион заработать, а потом бы рот кривила, – одернул жену Коробицкий, чем заслужил одобрительный взгляд тестя и сочувственную улыбку Агриппины.

– Что было дальше? – решила вернуть беседу в безопасное русло Елена Сергеевна.

– Матвеева, оскорбленная выпадом племянника, решила покончить с ним раз и навсегда. Возможно, это был порыв в состоянии озлобления, но, возможно, женщина продумывала такой ход заранее. Во всяком случае, зная привычки Окаемова, она отправилась на кухню. А народу в тот день там было много, и своих, и посторонних, стояла жуткая суета, и никто на нее внимания не обратил. Матвеева взяла паштет из гусиной печени, оставшийся с хозяйского ужина, насыпала туда смертельную дозу крысиного яда и, воткнув в миску дольку перца чили, чтобы притупить вкус и запах, убрала до поры в холодильник. Вскоре появился Окаемов и попросил что-нибудь перекусить. Она выдала ему паштет, безалкогольное пиво, хлеб и отправила в его собственную комнату, чтобы не мешал на кухне. Судя по всему, паштет Никита успел съесть полностью, что подтверждает и горничная Синичкина. Она видела, как Окаемов доедал его, поскольку заходила к молодому человеку выяснить отношения. Между ними был длительный роман, Синичкина даже делала от него аборт, Никита обещал на ней жениться, но потом отношения зашли в тупик, у Окаемова появилась состоятельная любовница. В возрасте, с положением. Синичкина страшно ревновала, требовала прекратить эту связь, а Окаемов то соглашался, то отказывался. Синичкина ревновала еще больше, грозила разоблачить обоих. И в день убийства она пришла требовать от Окаемова немедленно порвать с любовницей, зная, что та прибыла на праздник и наверняка собирается встретиться с Окаемовым для интимной близости.