Спартак молчал, упершись взглядом в темную столешницу,покрытую там и сям рассыпанным серым пеплом, таким же хрупким, какой оказаласьего удача. Все пропало, все рухнуло. Но ничего нельзя было выдавать этойпрекрасно говорящей по-русски сволочи. Нельзя, и все тут, и если жизнь требуетсдохнуть, придется сдыхать, как ни протестует все внутри...

– Мне вот что интересно, товарищ Котляревский... –сказал вдруг Крашке. – Я бы еще понял вашу гордую несгибаемость, будь наместе ваших местных дружков советские партизаны. В этом случае все было быпонятно, логично и объяснимо. Но к чему вам эти? Ваши здешние друзья – упорныеи последовательные идейные враги вашего Сталина, вашей партии, вашегосоветского государства и всего такого прочего... Что они вам? К чему за нихдержаться? Если дело исключительно в девчонке, это можно обговорить,поторговаться...

– Вы не поймете, – глядя в стол, буркнул Спартак.

– А вы попробуйте растолковать. Я, в конце концов, не самыйглупый человек на этом свете, смею думать. Не самый умный, конечно, но и недурак. Не та работа, не держат у нас дураков, знаете ли... Итак?

Спартак поднял голову и взглянул ему в глаза:

– Тьфу ты, да все это просто... Советский Союз воюет с вами.И Армия Крайова пока что воюет не с нами, а как раз с вами. Вот и ответ. Чтотам еще объяснять...

– Глупо все же и нелогично.

– Может быть. Но все дело в этом.

– Иными словами, вы категорически отказываетесь со мнойсотрудничать? Несмотря на все последствия, которые я вам красочно обрисовал?

Не отрывая от него ненавидящих глаз, Спартак протянул ссожалением в голосе:

– Попался бы ты мне, когда у меня еще была пушка в кармане,сука гитлеровская...

Он сжался, ожидая зуботычины, – но Крашке нешевельнулся, пытливо разглядывал его с непонятным выражением лица. Потомсказал, кривя губы:

– Ну что же, по крайней мере никакой неясности... И все же явам дам еще одну попытку, Котляревский. Последнюю. – Он рывком выдернул изкармана «вальтер» с укороченным стволом, любимую гестаповскую модель, выщелкнулобойму, высыпал патроны, показал их Спартаку: – Боевые, все без обмана?

Спартак молча кивнул. Звонко зарядив обойму вновь и загнавее в пистолетную рукоятку, гестаповец дослал патрон в ствол, резко встал,обошел стол и остановился над Спартаком. Двое подручных моментально выкрутилиСпартаку руки назад, не давая пошевелиться.

Поигрывая пистолетом, Крашке сказал, с расстановочкой цедяслова:

– Голый расчет, только и всего... Она знает гораздо больше,чем вы – но пока что ломается, не соглашается на сотрудничество, иначе давно бызаглянул сюда кто-нибудь из моих подчиненных и дал знать, что дело в шляпе. Вызнаете гораздо меньше – но если бы согласились быстрее, стали бы ценнее длянас, да и для нее послужили бы убедительным примером. Но если уж вы оба напервом допросе показали норов – практичнее будет пристукнуть к чертовой материименно вас и сосредоточить все усилия на девке. Кстати, и в этом случае ваштруп с дырой во лбу будет для нее крайне убедительным примером... Я считаю дотрех. Потом жму на спуск. Это всерьез. Постарайтесь понять – это всерьез...

Он приставил дуло ко лбу Спартака. Он не шутил – поглазам видно. Размеренно начал считать:

– Раз, два... Три!

В этот последний оставшийся миг Спартак, лихорадочнопытавшийся заполнить мысли чем-то важным, серьезным, значимым и высоким, вдругс ужасом сообразил, что в голову не приходит ничего. Совершенно ничего.Непередаваемое ощущение пустоты, в которую сейчас все оборвется...

Сухо клацнуло – ударник стукнул по капсюлю.

И ничего не произошло. Ничего не было, кроме этого сухогометаллического щелчка. Зажмурившийся, вжавший голову в плечи Спартак вдругсообразил, что он жив. Медленно текли секунды, а нового выстрела не было. Нивыстрела, ни звука, ничего...

Он открыл глаза. Крашке, уже без пистолета в руке, стоял вдвух шагах от него, ухмыляясь.

– Неплохо, поручик, – сказал он, скалясь. –Честное слово, неплохо. Никакой неясности не осталось, мне думается...

Спартака уже не держали за руки. Что-то неуловимо изменилосьв комнате, он еще не понимал, что, но нечто переменилось.

А потом дверь распахнулась, и через порог шагнул ротмистрБорута – подтянутый даже в штатском, невозмутимый, чопорный, словно аршинпроглотил. Он нисколько не походил ни на пленного, ни на замученного узника.Все смотрели на него, и в совершеннейшем молчании он прошел к столу, уселся,извлек достопамятный портсигар с разлапистым старинным гербом, повертел его,обвел всех взглядом и заключил:

– Должен с радостью констатировать, панове, что поручикЯнкес спецпроверку выдержал. Мои поздравления, поручик.

«Крашке» сохранял спокойствие – но двое его подручныхоткровенно прыснули. Один похлопал Спартака по плечу:

– Не переживай, с каждым может случиться. Молодец.Некоторые, знаешь ли, ломаются...

Только теперь до Спартака в полной мере дошло. Как доверблюда. Во всей полноте и красочности. Задохнувшись от бешенства, он стиснулкулаки и рванулся из-за стола.

Удержало его одно: он не сразу сообразил, кому первомуврезать от всей души – ротмистру или мнимому гестаповцу. Не в силах выбрать междвумя равно заманчивыми целями, стоял какое-то время с занесенной рукой.

Хлопнула дверь. Ворвалась Беата, кое-как замотанная впростыню. На лбу у нее явственно краснел кружочек, след от пистолетного дула.Она была прекрасна в гневе, как античная фурия, ее глаза, казалось, готовы былиспалить все вокруг, словно два гиперболоида инженера Гарина. Увидев ее, Спартакокончательно сбился с боевого настроя, опустил занесенную руку, так и невыбрав, кому бы врезать.

– Меня проверять такими вот спектаклями? – нерассерженной девушкой вскрикнула, а медведицей из мазурских чащоб взревелаБеата. – Меня?! Меня склонять к измене, тыкать пушку в лоб, куркомщелкать?!

Дальнейший ее монолог Спартак понял лишь приблизительно,ясно было одно: никакая бумага этого не выдержит, задымится. На фоне матерщины,хлынувшей из коралловых уст красавицы княгини, банальные «курва маць» и «псякрев» (самые освоенные Спартаком ругательства) казались детской считалочкой.Остальное он разбирал ровно настолько, чтобы сделать вывод: если переводить нароссийские мерки, такой цветистой речи позавидовал бы любой одесский биндюжник.Поразительно было, что благородная девица из старинной фамилии знала этакиеслова в таком количестве...

Борута слушал девушку с олимпийским спокойствием, ни одинмускул на лице не дрогнул. Меж пальцев дымилась сигарета, поза быланепринужденной и вместе с тем элегантной. Спартаку пришло в голову, чторотмистр чертовски удачно выбрал себе псевдоним. Борута (он же Рокита) – этотакой польский лесной черт. Но не вульгарный какой-нибудь, не мохнатыйгоголевский недоумок, который украл луну с неба ночной порою. Борута, согласностаринным преданиям, имеет облик вполне человеческий – красавец в шляхетскомнаряде, бродящий по лесам, где стережет заколдованные клады. Хвоста и рогов унего не замечено, равно как и шерсти...