— Шутка… Я- шутка…

— Нет, — я сел рядом с ним. — Никакая ты не шутка. Шутка быстро забывается, от шутки громко смеются, а ты не такой. Ты живой и долго врезаешься в память остальным. Ты настоящий.

— Теперь настоящий. А вдруг я придуманный? — он взглянул на меня, и я поразился: в размытом бульоне виднелись очертании сухого лица, подавленного и хмурого. — Ведь столько проблем принес один только я. Меня создали, чтобы убивать. Я- убийца, а тут еще и жизнь свою заслужил…

— Всегда заслуживал. Любой из нас заслуживает жить.

— Даже те, кого я убил…

— Ошибки свойственны молодости, — я пристально взглянул на сигарету, зажатую двумя пальцами безликого.

— Когда я был молодым? — Лувр взглянул наверх. — И небо такое серое… Размытое оно и блеклое, а ведь тоже ненастоящее…

— С чего это ненастоящее? Самое настоящее.

— Не понимаешь ты ничего. Нет его. Оно над головой, но потрогать мы его не можем. Живая картина. Если бы ее не было- ничего не поменялось бы.

— Людям было бы плохо…

— Каким людям? — вдруг громко спросил Лувр. — Каким людям? Тем, что вечно смотрят под ноги? Они даже глаз не поднимают, привыкли глядеть в пол, пытаясь найти на дне золото. А небо кому сдалось? Метеорологам?

— Тем, кто мечтает.

— Нет таких. Если б люди мечтали, они бы не выглядели бы так жалко, так реалистично и по-настоящему.

Я молча глядел на вытянувшуюся фигуру безликого. Его грудь из-под пальто живо поднималась вверх, а руки крепко сжимали фотографию, но куда крепче сигарету.

— Жив ли я? — вдруг спросил Лувр.

— Конечно, жив.

— А жив ли ты?

Я промолчал. Мимо нас пролетел ветер.

— Как думаешь, пойдет ли сегодня дождь? — Лувр все еще пытался спрыгнуть с поезда.

— Зачем ты все бросил?

Безликий медленно посмотрел на меня.

— Проверить, настоящий ли я.

— Через боль? — неспешно в душе моей разгоралось пламя.

— Один из самых действенных методов ощутить свое нутро- это причинить себе боль.

— А другим она зачем нужна-то?

Лувр ничего не ответил.

— Зачем она Вайолетт? Ей же это не нужно. Ей нужен ты. Так зачем ты бросил ее?

— С ней все было не по-настоящему…

— Да оставь ты эту реальность! — я встал со скамейки и сверху-вниз глядел на Лувра. — В этом городе все ненастоящее, и ты тоже! Оставь же ты все это, вернись обратно!

Безликий молча опустил голову, сменяя взгляд с фотографии на сигарету. Он беззвучно стоял перед мучительным выбором, не показывая с виду, насколько тяжело что-либо принять.

— Есть огонек? — Лувр взглянул на меня.

— Нет, — я испуганно взглянул на него, но в голосе звучало надежная твердость.

— Жаль.

— Не делай глупостей.

— Я просто собираюсь согреть руки.

Я подозрительно взглянул на него.

— Какой же ты все-таки зануда…

Лувр встал и стал рыскать по карманам.

— Прекращай, — я протянул к нему руку, но он грозно отбил ее.

Из кармана безликий достал зажигалку и собирался зажечь сигарету, но я накинулся на него. Тут же сильный удар отбросил меня. Голова закружилась и в глазах потемнело. Я видел над собой серое невзрачное небо, и на фоне скучных туч появилось лицо безликого с сигаретой в руках. Из его рта вылетел клуб дыма, и тут же он закашлялся.

— Дрянь. И зачем вы такое в рот суете? — кашляя, проговорил Лувр. С каждым словом из его рта вылетала черная дымка, улетавшая вверх, к серым тучам. Затем он прошел дальше и сел на лавочку, стоящую напротив. Я с трудом перевернулся.

— Подожди… Дай руку…

— Извини, ты сам полез, — хрипло произнес Лувр. — Все шутка… Бред. Если я существую, то мне будет больно умирать, если все мое существование заключено в этой бумажке, то я буду биться в мучениях. Но если меня нет, то я просто исчезну. Если я существую независимо от мира, то от меня останется только эта сигарета, и ничего больше.

— Дай же… руку…, — болезненно молил я, не имея сил ползти.

Лувр поднес горящий пепел к краю фотографии, и белоснежная бумага тут же вспыхнула ярким красным цветом, оставляя за собой безжизненный серый песок, разлетавшийся по ветру. Пламенная граница все росла, а с ней исчезала белая пленка. Большая часть снимка была уже сожжена и тут же разлетелась по миру. Потрескавшиеся части единой фотографии разрушались и падали, как небоскребы в вечную пустоту, так и не достигая дна. Яркие вспышки искр среди черного пепла тут же гасли, сжигая последние белые пятная. Лувр молча наблюдал, как постепенно его фотография исчезает, распадаясь на пылинки, во всем его теле не было никаких эмоций. Он пусто наблюдал за горением своей жизни, не предпринимая ничего. Безмолвно любовался огнем и так же сухо следил за опадавшими черными кусочками. Вместо сердцевины виднелось бесформенное и размытое лицо Лувра.

Когда огонь сжег последние белые линии снимка и коснулся пальцев безликого, белая сигарета упала на землю, прожигая снег изнутри и извергая тонкую черную дымку, исчезавшую в начавшемся снегопаде.

Эпилог

Было ли все бессмысленно? К чему все старания, которые все равно привели к плохому концу? Не встреть я тогда ту загадочную девушку, быть может, и не было бы всех этих страданий, осмыслений своих внутренних проблем и последующих очищений… Один раз подняв голову, я уже не мог ее опустить и, в итоге, споткнулся. Иногда мне и вправду кажется, что все это было одним большим бредом, который приснился мне, пока мой организм боролся с болезнью. Смотря из окна, с которого все начиналось, я задумался о почве смысла, на которой мы стоим, не пришел к ответу, а потом и вовсе этот самый смысл попытался кому-то дать. Случайные и необдуманный поступки приводят к очевидным трагедиям, так почему мы еще не начали думать? Почему, прислушиваясь к сердцу, мы игнорируем голову? Всегда есть два варианта: во всех действиях был смысл, потому что все это являлось настоящим, или все было бессмысленно, потому что оказалось обыкновенным сном. Все образы, возникшие в голове- это реальные люди или просто видения? Возможно, это призраки с настоящими лицами, среди которых есть настоящий человек без лица. Так кто же он? Разве он отдельная личность? Будь он отдельной личностью, смог бы он самостоятельно все поменять? Есть ли в нем душа, если до этого он ничего не менял? Да и сразу же возникает закономерный вопрос: а были ли все эти лица отдельными личностями? Они же жили в одинаковой среде, наслаждались стабильностью не только окружающего мира, но и своего характера, и, жалуясь, подчинялись воле. Отчего же герои всем