Вот тогда я сорвался.

От боли, от отчаяния, потому что не мог получить единственную женщину, которую желал сильнее воздуха, я пошел к той, которая желала меня. Не за тем, чтобы воскресить былые чувства, и не потому, что вспомнил наше счастливое прошлое. Не потому, что не мог без нее жить. Я пошел к Юле потому что не мог получить Женю.

Все закрутилось слишком стремительно: я просто оказался на пороге своей старой квартиры, которую добровольно отдал своей еще не бывшей жене, она просто открыла дверь и обняла. А утром я проснулся в своей прежней постели с женщиной, которую не люблю, думая о том, что чужой ребенок внутри Жени стал еще на день больше. Хотел просто уйти, но Юля обняла меня и, прижавшись всем телом, сказала: «Я снова хочу жить».

Так я понял, что стою на краю пропасти, и у меня есть только один выход — вперед, башкой вниз, прямо на камни.

Шагнул, обняв в ответ давно не любимую женщину.

И разбился на хуй.

А то, что осталось, подхватила горная река и перемолола об острые каскады.

Когда через месяц Юля сказала, что у нас будет ребенок, я почувствовал только одно.

Ни-че-го.

Мои останки продолжали медленно плыть по течению, обрастая дерьмом и грязью. Если бы кто-то написал обо мне книгу, я был бы в ней големом: существом без души, механизмом, способным реагировать на ситуацию только по предустановкам.

— Игорь, — Юля поджидает меня у ванной, и я с трудом сдерживаюсь, чтобы не закрыть уши руками. — Игорь, ты отец ее ребенка?!

— Нет, не я, — бросаю через плечо. Это все равно бесполезно: Юля уже все для себя решила.

— Я тебе не верю.

Просто киваю, соглашаясь с ее откровением. После тех фото с официанткой я навечно останусь изменщиком, который за время вынужденной разлуки успел перетрахать не меньше сотни баб и, конечно, каждой из них заделал ребенка. Даже хочется отпустить на волю внутреннего демона и сказать, что ничего в жизни я бы не желал так сильно, как быть отцом ребенка «той женщины», потому что тогда я не был бы здесь, с ней, и не корчил бы влюбленного мужа и счастливого отца.

— Юля, ложись спать.

— Нам нужно поговорить!

У нас не такая большая квартира, чтобы она не смогла меня достать: ходит следом и, как химера, кусает и жалит злыми словами и незаслуженными упреками. Я молчу и даже не пытаюсь огрызаться, но становится только хуже, потому что все мое молчание Юля списывает на признание вины, и ее конкретно заносит.

— Ты должен избавиться от ребенка, Игорь!

Я морщусь от визгливого крика, но продолжаю пытаться заварить чай.

— Ты видел, какое у нее брюхо?!

— У тебя будет такое же через несколько месяцев.

— Мой ребенок не внебрачный ублюдок!

Пощечина прилетает внезапно, как только пытаюсь обернуться и взять Юлю за плечи, чтобы встряхнуть. Она снова заносит руку, но на этот раз я успеваю среагировать и поймать ее в воздухе. Юля дергается, визжит, скалит зубы, словно сумасшедшая, и мне приходится повалить ее на пол, чтобы придавить своим весом. Я слышал, когда у людей нервное напряжение, они нуждаются в ограничении свободы, чтобы избавиться от судорог. И это работает, потому что Юля, как следует прокричавшись, постепенно затихает и начинает плакать.

— Я тебя ненавижу, — всхлипывает она, и когда пытается стряхнуть, я легко поддаюсь. — Ты мне омерзителен, Игорь.

— А ты мне, Юля. И мы оба в полной жопе.

Она отползает в другой конец кухни, прислоняется к стене и обхватывает себя за колени. Взгляд сверлит меня, словно лазер, и мне почти хочется, чтобы именно сейчас у моей нелюбимой жены проявились сверхспособности, и она превратила меня в камень. Тогда бы мне точно было на все насрать.

— Это не мой ребенок, Юля. Я не спал с этой женщиной. У нас вообще ничего не было.

— Ты лжешь, — гадливо кривится она.

— Да пошла ты на хуй! — все-таки ломаюсь я.

Срываюсь на ноги, лечу в прихожую и наугад сую ноги в кроссовки. Срать, что на мне домашние штаны и футболка, срать, что на улице лупит холодный дождь.

— Игорь! Игорь! — Юля виснет на моей руке многотонной гирей, но я все равно стряхиваю ее и несусь по лестнице. — Не возвращайся! Слышишь?! Не возвращайся! Кобель! Тварь! Ничтожество!

Я прыгаю за руль, грубо, под аккомпанемент шин, трогаюсь с места, вылетаю на дорогу.

Мое место не здесь. Не с этой женщиной.

Я не знаю, как мне быть с ребенком, который сделал Женю похожей на счастливый шарик, но сейчас я точно знаю другое, более важное: я не готов отдать ее прошлому и другому мужику. Никогда. Ни за что на свете. Я хочу быть рядом, заботиться о ней и, наконец, узнать, какая она, когда засыпает и просыпается.

Дворники едва успевают смахивать воду с лобового стекла, и несколько поворотов на скользкой трассе я просто пролетаю наугад, чуть не поцеловав «мордой» светофорный столб.

Мозг становится кристально чистым.

Я ясно понимаю, чего хочу и где мое место.

Обо всем остальном мы с Женей подумаем завтра.

Но в динамике домофона чужой мужской голос говорит, что никакой Жени здесь давно нет, и, если я еще раз припрусь в час ночи, он вызовет полицию и санитаров.

Значит, она осуществила мечту — сменила жилье.

Я стою под дождем, пытаюсь отыскать ее номер на залитом дожем экране, но его почему-то нет. Точно знаю, что не удалял его, потому что не мог вот так запросто перерезать последнюю ниточку связи с женщиной, которую люблю, несмотря ни на что. Но ее номера нет. И через секунду, когда я проверяю телефонную книгу, чтобы проверить догадку, все становится на свои места: нет еще нескольких телефонов с «женскими» номерами.

Юлина работа.

Не думал, что в моей жизни это случится, но женщина, которую я сперва до безумия любил, вызывает во мне жгучее чувство отвращения.

Я не знаю, что буду делать завтра, но сегодня…

Ничто не заставит меня вернуться к Юле. Даже наш общий ребенок.

В первых числах декабря я ложусь в больницу.

У меня индивидуальная видовая палата: из окон прекрасно просматривается красивый парк, нет шума оживленных улиц, есть шустрый вай-фай, отдельная душевая и туалет. И даже красивая кроватка на полозьях, в которой будет спать мой маленький Хельг.

До родов еще почти неделя, но моя врач считает, что у меня повышенный тонус и не лишним будет подстраховаться. А еще у меня нет от нее секретов, и она прекрасно знает, что, если свободу моего передвижения не ограничить стенами больницы, я до последнего буду бегать в офис. И кончится тем, что рожать приеду на такси, с блокнотом в руке и телефоном, где у меня будет видеоконференция.