А раз мы с Лукой достигли соглашения насчет продления моего контакта, то я с чистой совестью ложусь в больницу, чтобы мой малыш появился не второпях, а под чутким надзором опытного врача.

После того благотворительного вечера Лука избегает встреч со мной. И это явно к нашему взаимному облегчению, потому что я больше ни за что на свете не хочу вновь оказаться под тем стальным взглядом, от которого у меня лопались нервы и ломались кости. Наше общение и раньше носило очень сдержанный деловой тон, теперь же стало полностью формальным: его секретарь написала сроки, к которым я должна была предоставить свои условия на «послеродовой период», я отписалась ровно через три дня. Еще через сутки мне пришел ответ с правками и дополнениями, я перечитала, написала, что согласна и сделала еще одну пересылку. Через неделю у меня на столе лежал контракт. Я подписала оба экземпляра и оставила копию у своего секретаря.

С Лукой мы больше не виделись.

И с Игорем тоже, хоть я была уверена, что он хотя бы попытается объяснить причины, почему вдруг его жизненный вектор так резко сменил курс. В конце концов, у меня все тот же номер телефона, пусть я и сменила место жительства.

Но, видимо, в моей заколдованной жизни именно так и должны исчезать все мужчины: в никуда, тихо, без попыток хоть что-то объяснить, друг за другом, как вагоны поезда, которые следуют заданным маршрутом, пока я стою на перроне.

И все же, чем ближе день родов, тем тяжелее у меня на душе.

Каждый день я вижу в окно, как к больнице подъезжают счастливые отцы с цветами и букетами из воздушных шаров, как потом выносят на руках нарядные свертки с младенцами, как их румяные от счастья жены семенят следом. Я вижу счастье, как оно есть, пусть картинки и немного отличаются друг от друга. Я вижу то, о чем не думала, пока все мои минуты, часы и дни были заняты работой.

Тася уехала на теплые острова, куда повезла своих ВИП-семинаристок отходить от измен и предательств, и где будет учить их «ценить себя и вытирать ноги об членоносцев».

За мной и Хельгом некому будет приехать.

Я вызову такси, выйду без цветов, и ни один счастливый мужчина не обнимет меня, целуя нежно и жарко, нашептывая, как он счастлив.

Но я хочу всего этого. Внезапно так остро осознаю, что мне необходима толика простого глупого женского счастья, что мечусь в четырех стенах, пытаясь занять себя хоть чем-нибудь, лишь бы не думать о своей ущербности. И все время говорю, говорю и говорю с Хельгом, потому что в моей красивой устроенной жизни больше совсем никого нет.

Но я уже не плачу.

Потому что высохла, как старое дерево.

Мой сын появляется на свет тринадцатого декабря, в ночь с пятницы на субботу, спустя почти сутки мучений, когда я настолько вымотана, что едва нахожу силы тужиться. Но все это уже не имеет значения, потому что я забываю обо всем на свете, стоит взять его на руки. У крохотного крикливого комочка абсолютно папино лицо, хоть опытный акушерки посмеиваются над моим заявлением, наперебой рассказывая, что через неделю он станет похож на деда, а через год — на меня.

Я сама надеваю на Хельга смешную желтую шапочку и комбинезон с принтом из погремушек и практически не спускаю с рук.

Я сама кормлю его из бутылочки и долгими ночами потихоньку укачиваю, когда мой маленький вредина отказывается спать. Мы смотрим друг на друга, обмениваясь немыми посланиями, и во мне нет ни капли усталости. Только одна безграничная любовь, которую все это время мне не на кого было тратить.

У нас все хорошо — так говорит врач.

Я отправляю фотографии сына его тетке, и Тася пишет, что привезет племеннику кокос, размером с его голову. И добавляет, что «маленький засранец» похож на «большого засранца».

Впервые за долгое время я открываю свой инстаграм и выкладываю фотографию, где Хельг крепко сжимает ладошку вокруг моего пальца.

Я глупо и наивно верю в чудо.

В то, что именно сегодня Артем вспомнит обо мне, заглянет на мою страницу, увидит мой немой вопль, и у меня, как у Золушки, будет своя карета, шарики и цветы. И мужчина, который обнимет меня до хруста косточек, скажет, что хочет все начать сначала и заберет нас в общее будущее.

Наверное, поэтому я до последнего тяну время перед выпиской.

Как последняя дура то и дело бросаюсь к окну, проверяю страницу, где несколько десятков поздравлений, и ни одного сообщения от него. У Артема не было своей страницы, но он частенько заглядывал ко мне просто так, особенно когда я писала всякие глупости о нашем совместном отдыхе. Однажды сказал, что всегда будет «наблюдать за мной», потому что я особенная. И именно сейчас мне до зубной боли хочется видеть скрытое пророчество судьбы в тех его словах.

‍‌‌‌‌‌‌‌‌‌‌‌‌‌‌‌‌‌‌‌‌‌‌‌‌‍Но чуда не случается.

Я вызываю такси и спускаюсь вниз, когда оператор перезванивает, чтобы сообщить — машина прибыла.

Мне снова больно, но теперь у меня по крайней мере есть источник жизни, из которого я буду черпать безгранично долго, вот только…

— Привет, — раздается над головой знакомый голос, — извини, что опоздал.

Я поднимаю взгляд, не понимая, на какой планете нахожусь.

— Разрешишь его взять?

Он как всегда не ждет ответа: бережно принимает из моих рук странно затихшего малыша, а мне передает безразмерную охапку лососевых роз. Самую огромную в моей жизни.

— Был уверен, что он тяжелее, — говорит Большой Б и с моего молчаливого согласия немного оттягивает капюшон нарядного белоснежного комбинезона.

Хмурится, разглядывая маленькое личико, пока я разрываюсь между попытками понять, что происходить, увидеть реакцию Луки на моего малышка и заодно запечатлеть удивление на лицах персонала Центра. Я пролежала здесь почти две недели и ни разу за все время меня никто не навестил, тем более мужчина, о котором бы я могла сказать, что он — отец Хельга. Не афишировала, что я вроде как родила для себя, но и не особо скрывала, когда заполняли какие-то медицинские документы на ребенка. В наше время мать-одиночку не закидывают камнями, но все равно смотрят косо, если нигде не указано, что ее беременность — результат ЭКО.

Появление Луки производит эффект, потому что с ним так всегда: где бы мы ни появились, он всегда привлекает внимание. А за мной он приехал просто «с иголочки»: роскошный темно-серый костюм, цветы и, судя по всему, успел произвести нужное впечатление, потому что все женщины в одежде медицинских работников тоже с цветами.

— Лука, что происходит? — дрожащим от непонимания голосом спрашиваю я, когда он тянется, чтобы поцеловать меня в щеку.

— Евгения, не стойте с таким лицом, словно вас вот-вот ужалит гремучая змея — подыграйте мне хоть немного.

Я киваю, обещаю взять себя в руки, но все равно вздрагиваю и приподнимаюсь на носочки, когда ухоженная щетина мягко скользит по моей щеке.