— Спасибо… — оторопело шепчу я.

— Тогда попытайтесь изобразить радость от встречи.

Пока я смотрю на Луку в совершенно непривычном и диком для меня амплуа заботливого мужчины, он благодарит моего врача за заботу о «своей женщине и сыне», как бы невзначай, совершенно легко, играючи, упоминает вынужденную командировку, по причине которой не смог быть рядом.

Он играет идеально.

Если бы я была одной из толпы, мне бы и в голову не пришло заподозрить обман.

— Возьмите меня под руку, — глухо рычит Лука, подталкивая меня к выходу. — Еще пять минут — и мы сдадим наши маски в костюмерную, а пока хоть чуть-чуть напрягитесь, чтобы мне не пришлось пожалеть обо всем этом еще больше, чем я уже жалею.

Когда я беру его под локоть, у меня дрожат пальцы и коленки выделывают восьмерки.

Я бы с большим душевным комфортом обняла вдруг заговоривший фонарный столб, чем мужчину, которого привыкла видеть в роли строго начальника.

А с другой стороны — у меня не возникает ни тени сомнения в том, что в эту минуту, пока мы выходим из распахнутых дверей медицинского центра и садимся в машину, я не могу придумать более безопасного места для моего сына, чем руки этого мужчины.

Я усаживаюсь поудобнее, беру Хельга, и Лука садится рядом.

Мы едем молча, но изредка я замечаю косой взгляд, который мужчина бросает в мою сторону. И у меня снова острая потребность отодвинуться подальше, хоть сегодня он стал героем моего дня. Его появление было совершенно внезапным и таким эффектным, что я только сейчас вспоминаю, что хотела бы того же, но в исполнении другого мужчины. Которому, конечно, давным-давно плевать на то, существую ли я в пределах этого города или переселилась в одну из стран третьего мира.

— Спасибо, Лука, — пытаясь выдержать ровный тон, говорю я, когда его автомобиль притормаживает около моего подъезда.

Мелькает мысль предложить Большому Б войти, но я тут же от нее отмахиваюсь. Что бы он сделал, услышав такую фривольность? Заморозил меня усмешкой а-ля «знай свое место»? То, что он сделал сегодня — услуга, а не повод перевести наши отношения в плоскость более близких доверительных отношений. Для этого у Луки есть вездесущая и безупречная Анжела. Даже странно, что он до сих пор не сделал ей предложение — они идеально друг другу подходят.

— Я зайду на кофе, — внезапно огорошивает он и выходит следом. — С вашей стороны, Евгения, крайне невежливо не предложить его самой, но я делаю скидку на ваше эмоциональное состояние.

— У меня, кажется… ничего нет… в холодильнике, — бормочу я, когда Лука распахивает передо мной дверь и нетерпеливым жестом требует передать ему ребенка, пока буду искать ключи от квартиры. — То есть… я имела в виду… к чаю. К кофе!

А про себя добавляю: «Потому что я не ждала гостей и у меня нет подруг, с которыми я бы хотела отпраздновать самое важное событие моей жизни. У меня даже кота нет, а ведь я так хотела…»

— Просто кофе будет достаточно. Надеюсь, я плачу достаточно, чтобы вы держали пару приличных сортов?

Словно на отчетном совещании я скороговоркой называю несколько наименований, и Лука одобрительно кивает.

Он правда собирается впервые за кучу времени зайти ко мне в гости?

Кажется, да.

О том, что Евгения родила и находится в больнице, я узнаю совершенно случайно.

Заявляюсь в главный офис, собираюсь провести экстренное совещание, а бойкая помощница моей Правой руки заявляет, что ее начальницы нет — и она никак не может появиться в офисе в требуемый мною ближайший час. Я интересуюсь, не приболела ли она, а в ответ получаю выпученные глаза и справедливое обвинение в том, что даже я должен хоть иногда интересоваться жизнью своих сотрудников.

Так я узнаю, что несколько дней назад Евгения стала матерью здорового крепкого малыша.

И почему-то, хоть я прекрасно знал, что срок ее родов будет примерно в этих числах, эта новость меня «укрывает». Настолько сильно, что я впервые пренебрегаю работой из-за нахлынувших воспоминаний. Пытаюсь в них не бултыхаться, но образы снова и снова вылезают из могил. И картинка перед глазами сменяется на обшарпанные кафельные стены морга, куда я спускаюсь, словно в замерзший ад.

Поэтому я снова тормошу помощницу Левитской и в лоб интересуюсь, когда Евгения собирается выписываться, и кто за ней приедет. Раз эта девушка была единственной, кого она оставила возле себя, значит, доверяет ей целиком и полностью и должна хотя бы отчасти посвящать в личные вопросы. Так часто бывает с помощницами: моя Анжела, кажется, даже в курсе, когда и с кем у меня в последний раз был секс.

— Ее некому забирать, насколько я знаю, — неуверенно говорит обычно бойкая девчушка. — Сестра Евгении Александровны отдыхает где-то в тропиках — я что-то такое слышала… краем уха!

За все время, что Евгения работает на меня, она ни разу не жаловалась, не просила поблажек, прикрываясь беременностью, не прогуливала и порой даже слишком самоотверженно уходила в работу с головой. А я слишком хорошо помню наш последний разговор, после которого, сам не знаю почему, начал ее избегать.

И думаю, что должен забрать ее из больницы в качестве моих извинений за то, что выместил на нее собственные прошлые обиды.

— Детская там, — все еще настороженно говорит она, когда мы заходим в квартиру.

— Я справлюсь с ребенком, а вы займитесь кофе. И приведите себя в порядок: у вас вид — краше в гроб кладут.

Я ничуть не сгущаю краски: Евгения очень бледная, пару раз в больнице мне казалось, что она близка к обмороку. Понятно, что ребенок и недавние роды отняли много сил, но даже у моей несгибаемой Правой руки есть предел возможного, а она его давно превысила. Даже не знаю, как ей сказать, что собираюсь остаться на ночь, а утром лично выписать круглосуточную няньку для ребенка.

— Лука, вы точно…

— Я точно, — перебиваю очередную попытку сомнения.

— Можно хотя бы узнать, откуда у вас опыт в обращении с новорожденными младенцами? — Она явно не собирается верить мне на слово. И тут же расшифровывает: — Не обижайтесь, но сейчас вы на моей территории, а не на работе, поэтому я не собираюсь исполнять приказы, которые не имеют никакого отношения к нашим деловым отношениям.

Я укладываю ребенка на пеленальный столик и вместо тысячи слов провожу наглядную демонстрацию: снимаю комбинезон и пару теплых одежек, избавляю малыша от одной из двух шапок, а потом прикладываю его к плечу.

Меня заедает боль, но я лучше сдохну, чем покажу свою слабость. Пусть думает, что у ее авторитарного босса случился приступ сантиментов.

— Младшая сестра, — поясняю свой опыт. — Мать вышла замуж во второй раз, когда мне было восемнадцать. Ее мужу было тридцать — и через год у меня появилась кукла, о которой я не просил.