– После меня ты ни о ком больше не будешь думать, – нахально заявил Род. – Таких, как я, больше нет на свете.

– Да таких на каждом углу! Тоже мне, индивидуальность! Если хочешь знать, Марчелло я всем в жизни обязана, а ты? Что ты можешь мне предложить?

– Незабываемую ночь, – ответил актер. – Разве мало?

– Ночь, даже незабываемая, ничто по сравнению с целой жизнью, – уверенно сказала Теа и вышла из конюшни.

Яхта, стоявшая на причале в Рапалло, называлась «Серена». На ней развевался английский флаг, и два матроса тоже были англичанами.

– Снимаемся с якоря, – сказал Франко Вассалли старшему из матросов. – Курс на Гибралтар через Минорку.

Матрос хоть и остался невозмутимым, но в душе очень удивился. Во-первых, в ноябре хозяин никогда не появлялся на яхте, а во-вторых, и это самое главное, никогда не привозил с собой женщин.

– Пойдем в каюту, – сказал Франко Джулии.

Покинув виллу Реале, они прилетели сюда, чтобы спрятаться от всего мира.

Каюта располагалась на корме. Войдя в нее, Джулия увидела двуспальную кровать, покрытую накидкой из золотистой норки, и легла, лаская рукой нежный мех.

– Кажется, я сошла с ума, – прошептала она. – Бросилась к тебе очертя голову, как влюбленная двадцатилетняя девчонка. Что со мной происходит?

– Не копайся в себе и не думай ни о чем, – сказал Франко, ложась рядом с ней. – Все и так ясно.

– Что тебе ясно?

– Мы оба хотим, чтобы это сказочное приключение никогда не кончалось.

– Но я сбежала из дома без ничего, – засмеялась Джулия, – мне даже переодеться не во что.

– Мне тоже, но об этом не беспокойся. Зайдем в какой-нибудь порт и купим себе одежду.

– И еще мне надо срочно позвонить Амбре. Я не хочу, чтобы меня разыскивали с полицией.

– Не надо звонить, – мягко, но твердо прошептал Франко, нежно касаясь губами ее щеки. – Я боюсь.

– Чего? – удивилась Джулия.

– Боюсь, что волшебство потеряет силу, что мы вдруг проснемся и поймем, что все это нам приснилось.

– Сны иногда сбываются, – сказала Джулия, мысленно покраснев за столь банальную фразу.

– Будем надеяться. Сейчас для меня нет ничего реальнее, чем нежная кожа под моими пальцами, – со стоном наслаждения прошептал Франко, лаская ее грудь. – Как она прекрасна, Джулия, я не хочу, чтобы другие мужчины к ней прикасались.

Страх, живший в Джулии со дня операции, неожиданно исчез. Она, изогнувшись, как кошка, вся подалась навстречу ласке, трепеща в предвкушении чуда.

В Портофино они сошли на берег, и пока Франко что-то покупал себе в магазине, Джулия поспешно бросилась к телефону-автомату.

– Амбра, не волнуйся, со мной все в порядке! – торопливо сказала она. – Вернусь через несколько дней. Не забудь предупредить Джорджо.

Она была сейчас совершенно спокойна за сына. Рядом с Теа и Марчелло он преобразился.

– Джулия, ради Бога, – взмолилась Амбра, – скажи, где ты? Что опять за таинственное исчезновение?

– Прошу тебя, Амбра, не допытывайся. Даю честное слово, что у меня все хорошо.

– Гермес уже три раза звонил из Нью-Йорка! – В голосе Амбры послышался укор. – Что мне ему говорить?

Для Джулии сейчас не существовало никого, кроме Франко, и она не хотела возвращаться на землю из своего волшебного мира.

– Все, Амбра, пока, – скороговоркой сказала она и быстро повесила трубку, потому что увидела в дверях магазина Франко.

– Кому ты звонила? – спросил он.

– Я хотела, но передумала, – слегка смутившись, ответила Джулия. – Решила не выдавать никому нашей тайны.

– Правильно сделала, – сказал Франко, не сомневаясь, что Джулия соврала.

Он обнял ее за плечи, и они пошли на пустынную пристань, залитую светом фонарей и полной луны.

Гермес попрощался с Амброй и положил под телефонный аппарат пять долларов. Ему нравился этот американский обычай расплачиваться в гостях за телефонные разговоры. Можно, по крайней мере, спокойно звонить, не испытывая угрызений совести перед хозяевами. Возможно, Шнайдер будет шуметь, если заметит деньги, но у него, как понял Гермес, с финансами сейчас неважно. Мало того, что бывшей жене приходится отстегивать крупные суммы, он еще должен оплачивать его звонки в Италию.

Гермес звонил из спальни и, положив трубку, огляделся. Комната соответствовала характерам ее владельцев: книги по медицине, плюшевые зверюшки, деревянное распятие и звезда Давида. На стенах пара акварелей, на книжных полках коллекция трубок и фарфоровые статуэтки, под стеклом хрустальные бокалы, на столике у кровати – бусы из дешевых камней.

Хайни и Джудит принадлежали к разным поколениям, однако их сердца бьются в унисон, это заметно. Даже в этих не вяжущихся между собой предметах есть какая-то гармония. Словно два человека из разных миров, Хайни и Джудит внимательно всматриваются друг в друга, и это стремление понять делает их отношения особенно близкими.

Гермес сидел на краю кровати, а одна из собак Джудит примостилась у его ног.

Размышляя об отношениях своих американских друзей, Гермес испытывал невольную зависть. У них с Джулией с некоторых пор взаимопонимание исчезло. И хотя во многом психическое состояние Джулии объяснялось перенесенной болезнью и операцией, Гермесу от этого было не легче.

Он вспомнил наивную романтическую девочку, в которую влюбился на заре жизни. Теперешняя Джулия на нее совсем не похожа. Она независима и ревностно охраняет свое право на свободу. Все свои проблемы считает нужным решать сама, в том числе и сексуальные.

Наверное, она только и ждала его отлета в Америку, чтобы тоже покинуть дом и отправиться – нет, на этот раз не в Модену, а куда-нибудь в другое место, где надеется обрести потерянную уверенность в своей женской привлекательности.

Даже в мыслях Гермес боялся называть все своими именами, предпочитая отгонять от себя подозрения в измене. Но ревность все равно мучила его, он страдал от собственного бессилия. «Выходит, из нас двоих я сейчас нуждаюсь в защите», – подумал он, возвращаясь в гостиную, где Хайни и Джудит заканчивали какую-то сложную конструкцию из детских пластмассовых кубиков. Собаки с кошками блаженствовали на единственном диване, слушая вместе с хозяевами Девятую симфонию Бетховена, которая гремела из мощных стереодинамиков.

– Почему у тебя такое мрачное лицо? Что-то случилось? – спросила Джудит, поднимая на Гермеса глаза от конструктора.

Гермес не имел обыкновения делиться с кем бы то ни было своими проблемами, но сегодня ему хотелось открыть душу старому другу. Если бы не присутствие женщины, которую он едва знал, он бы разоткровенничался.