Примечательно, что хулиганство было почти исключительно мужской формой девиантного досуга. Исследователи, изучавшие женское хулиганство 1920-х гг., пришли к выводу: «Женского хулиганства почти не существует, мы имеем дело чаще всего или с психической болезнью, или действиями, являющимися защитной истерической реакцией. Основная масса осужденных за хулиганство женщин — проститутки, воровки, и осуждены они за поступки, которые являются постоянными и неизбежными спутниками их… жизни, пропитанной водкой, кокаином, руганью, скандалами и драками»[407].

Активно проблема хулиганства обсуждалась в региональной и заводской прессе. Автор статьи в «Красной газете» разделял хулиганов на своеобразные категории: «90 % всех случаев хулиганства произошли в пьяном виде. Все нарушения порядка имеют довольно однообразную форму: напился, поскандалил, затеял драку, побил стекла и, как заключительный аккорд, попал в милицию и оштрафован. Впрочем, есть среди этого однообразия и оригиналы, нарушающие обычный порядок довольно своеобразно. Самые безобидные из них — это любители пения — певцы. Напившись до чертиков, они задают в трамваях „концерты“, за что и извлекаются из вагонов на предмет составления протокола. Следующую категорию оригиналов можно назвать „физкультурниками“. Эти экземпляры в пьяном виде занимаются бросанием в „цель“ пустых бутылок. „Целью“ в данном случае служит проходящая по улице публика. Третья категория — это ненавистники животных. 19-летний Сухарев утопил с „неизвестными целями“ двух кошек в прачечной. Петров Александр, тоже непонятно зачем, облил кошку бензином, зажег ее и любовался живым факелом, как древний Нерон на горящий Рим. Наконец, верх изобретательности проявил один юноша, который в Народном доме, при всем честном народе, выражаясь печатно, „наделал“, за что и был ввергнут в район и оштрафован» [408].

Плакат «Из школ и клубов ураганом открой огнь по хулиганам», Буланов Д., 1929 г.

Согласно автору, среди хулиганов рабочих и комсомольцев было 40 %. При этом, констатируя, что это «зло нового, еще не укрепившегося быта», автор призывал бороться с ним путем, «главным образом, воспитательной работы и мерами административного порядка», а не уголовного[409]. Другой автор разделял хулиганов на три основных категории. Самая зловредная — «хулиганы, как таковые», «гроза рабочих окраин», вторая — «шпана», «не столь злостна», и третья — ребята, для которых «хулиганская выходка — подвиг, драка — героизм». К разным группам нужно принимать разные меры. С первыми способна справиться только милиция, остальных можно перевоспитать в клубах и организацией просветительской работы[410].

В большинстве своем хулиганила молодежь от 15 до 25 лет. Ученый-юрист П.И. Люблинский приводил данные, что по Ленинграду за 1926 г. и часть 1925 г. зарегистрировали 165 дел о хулиганстве подростков возраста 15–16 лет [411].

Психиатр Я.П. Бугайский причины этого видел в тех жестоких исторических условиях, в которых современным хулиганам приходилось расти: «Хулиганство процветает уже полтора-два года, после Октября прошло 9 лет; если взять средний возраст хулигана 22–23 года и вычесть эти 7–8 лет, то мы видим, что период самой ожесточенной гражданской войны падает на годы полового созревания этой возрастной группы молодежи. Молодежь, в это время особенно чуткая ко всяким внешним влияниям, росла в период расстройства культурных скреп, и это не могло заложить здоровых социальных основ, мешало выработке крепких этических сдержек. В итоге здесь мы у части молодежи наблюдаем отсутствие ряда социально-необходимых качеств: нет понимания важности охраны интересов коллектива, — здесь личность в своем социальном развитии как бы остановилась на низкой ступени и в этом смысле „она продукт своей среды“»[412].

Пугая обывателей, хулиганство с его криминальной романтикой одновременно притягивало молодежь. Уличным ухарям пытались подражать и в поведении, и в речи, и в одежде. Брюки-клеш и сдвинутая на бок кепка были желанными аксессуарами не только для беспризорников, но и для детей из вполне приличных семей. Это нашло отражение и в искусстве. Еще в 1918 г. В. Маяковский сыграл главную роль в фильме «Барышня и хулиган». В 1924–1925 гг. известный театральный деятель Н.М. Фореггер создал цикл сатирических танцев «Америка с Лиговки». В нем «образы лиговской шпаны», по-своему исполняющие «упадочные танцы буржуазной Европы», старались довести до широкого социального обличения[413], но на практике подобные попытки могли приводить к совершенно иным результатам и только еще больше романтизировать шпану.

В 1924 г. в «Листке рабкора» «Ленинградской правды» было опубликовано стихотворение «Хулиган» с интересным подзаголовком — «Пережиток старины»:

Автор поступил слишком опрометчиво, поторопившись отправить хулиганство на свалку истории. Уличное хулиганство в городах Советского Союза в 1920-е гг. принимало массовые масштабы. Ленинград не был исключением. Улицы и целые районы по вечерам становились местом полного господства хулиганов, с которым не могли справиться ни милиция, ни организованные сознательные граждане. Вся страна слышала про «лиговскую шпану», жестокие подростковые хулиганские группы. Всем известное слово «гопник» тоже связано с Лиговским проспектом. До революции в здании, где сейчас находится гостиница «Октябрьская» (Лиговский пр., 10), находилось Городское общество призрения (ГОП) с приютом для неблагополучных беспризорников. После 1927 г. его переименовали в Городское общежитие пролетариата (тоже ГОП), но его контингент не торопился вставать на путь исправления. Там появилось настоящее гнездо хулиганства. Вот что о нем, в частности, сообщала пресса: «Проживающие в доме хулиганы Ж. Кузьмичев, В. Кузьмичев, Л. Соловьев (у всех имеются судимости) с группой таких же сорванцов ежедневно по вечерам располагаются у парадной лестницы и начинают изощряться в хулиганских выходках по отношению к жильцам дома и прохожим. Избиение жильцов и прохожих вошло в обычай хулиганов. Члены жакта, опасаясь расправы, не заявляют в милицию о бесчинствах хулиганов. Нередки в этом районе ограбления подвыпивших прохожих»[415].