— Просто я нашел своего господина, — объяснил принц. — Того, кто своими наказаниями приводит меня в состояние гармонии. Но ты должна знать… — Он снова стал целовать девушку, и его пенис, отыскав влажные лонные губы, упруго уперся в клитор. — Это было — и всегда будет — полнейшим подавлением духа.

Красавица приподняла бедра, чтобы впустить его в себя, и вскоре они, слившись, закачались в унисон. Тристан глядел на нее сверху, и его могучие плечи удерживались над ней мускулистыми руками, точно крепкими колоннами. Приподняв голову, девушка стала целовать его соски, а ее пальцы тем временем слегка потискали ягодицы, ласково пробежались по оставшимся на них тонким припухшим рубцам, поглаживая воспаленную кожу, и наконец пробрались к шелковистой, чуть сморщенной коже вокруг ануса. От ее прикосновения Тристан возбудился еще сильнее, задвигавшись быстрее и яростнее.

Неожиданно для себя самой принцесса потянулась к прикроватному столику, сняла с серебряной подставки одну из толстых восковых свечей, быстро смахнула пламя и примяла пальцами оплавленный конец. После чего поднесла подостывшую свечу к анусу принца и решительно вдвинула внутрь. Тристан резко зажмурился, напрягся. Ее собственное лоно словно сделалось тугой преградой для его настойчиво бьющегося члена, набухший клитор готов был взорваться от напряжения. И энергично ворочая в анусе юноши свечу, девушка резко, пронзительно вскрикивала, чувствуя, как горячий поток спермы рывками изливается в нее.

Потом они лежали рядом, отбросив ненужную свечу. Она мысленно дивилась тому, что только что сделала, Тристан же лишь поцеловал ее, ничего не сказав.

Потом он поднялся, налил в кубок вина и поднес к губам Красавицы. Растерявшись, она приняла бокал и стала пить, как настоящая леди, удивляясь давно забытым ощущениям.

— Ну а как ты поживаешь, моя Красавица? — поинтересовался принц. — Так и была все время строптивой? Признайся.

Девушка помотала головой.

— Я попала в руки к ужасным и свирепым хозяевам! — Она тихо рассмеялась.

Потом описала Тристану, какими наказаниями потчевала ее госпожа Локли, как та издевалась над ней в кухне, как обращается с ней капитан, как проходят ее вечера в трактире с солдатами. Не могла она не упомянуть и о физической красоте обоих ее владетелей.

Тристан внимал ей с мрачным видом.

Затем девушка завела речь о сбежавшем принце Лоране.

— Я прекрасно знаю, что, если я убегу, меня непременно найдут, точно так же накажут, и оставшиеся годы службы я проведу здесь, в городке, — убежденно сказала она. — Скажи, Тристан, по-твоему, разве это очень плохо, что я хочу так поступить? Я лучше убегу, нежели вернусь в этот замок.

— Но, если ты попытаешься сбежать, тебя уж точно отберут у госпожи Локли и капитана, — рассудил принц, — и продадут новым хозяевам, которые будут обходиться с тобой еще суровее.

— Это не важно, — возразила Красавица. — Ведь на самом деле вовсе никакой не господин и не госпожа своими наказаниями вселяют в меня гармонию, как ты сказал. Это делают их суровость, хладнокровие и полная безжалостность. Я хотела оказаться полностью поверженной, раствориться в обрушившихся на меня карах. Я обожаю капитана и души не чаю в госпоже Локли — но, думаю, в этом городе найдутся и другие хозяева с железной рукой.

— Ну, ты меня удивляешь! — пожал плечами принц и снова предложил ей вина. — По мне, так я настолько полюбил Николаса, что совершенно беззащитен перед ним.

Тогда Тристан поведал Красавице обо всем, что произошло с ним за это время, и о том, как они с летописцем предавались любовным утехам, и как долго беседовали наедине, и как ночевали на склоне холма у костерка.

— Сегодня я второй раз побывал на позорищной «вертушке», в самый полдень. Я был в совершенно растрепанных чувствах, не в силах избавиться от страха. Самый ужас — когда меня потащили вверх по ступенькам. Ведь теперь-то я хорошо знал, что меня ждет! Но с помоста я увидел всех собравшихся на ярмарочной площади — причем куда ярче и отчетливее, нежели при свете факелов. В смысле разглядел не каждое лицо или предмет в отдельности — я постиг великий замысел, частью которого являюсь! И под страшным, суровым наказанием моя душа вскрылась, точно лед на реке. Все мое нынешнее существование — будь то на «вертушке», или в упряжи, или в руках хозяина — суть стремление, чтобы меня использовали… Ну, как используют тепло огня! Чтобы всецело раствориться в воле других людей. При этом всем управляет воля моего господина, и именно через него я попадаю к тем, кто вожделеет меня или желает лицезреть мои муки.

Красавица изумленно смотрела на него во все глаза.

— Если так, то ты предал свою душу, — медленно произнесла она. — Ты препоручил ее своему господину. Я этого не сделала, Тристан. Моя душа — всегда моя. И это единственное, чем на самом деле может обладать раб. И я совсем не готова ее лишиться. Я могу всем телом отдаться капитану, или его солдатам, или трактирщице — но моя душа принадлежит только мне, и никому больше. Я покинула замок не для того, чтобы обрести любовь, которой не смогла найти там. Я хотела, чтобы меня низвергла и растоптала грубая сила куда более суровых и безразличных господ.

— И ты сама к ним тоже совершенно безразлична? — удивился принц.

— Я настолько же интересуюсь ими, насколько они интересуются мной, — парировала принцесса. — Не больше и не меньше. Возможно, со временем моя душа и изменится. Возможно, я просто пока не встретила своего Николаса, своего королевского летописца, — улыбнулась она.

Тут Красавица вспомнила о кронпринце. Девушка не любила его, он вызывал у нее лишь улыбку. Леди Джулиана волновала ее и пугала. Капитан стражи возбуждал, изумлял, доводил до изнеможения. Госпожа Локли ей в глубине души нравилась, несмотря на весь внушаемый этой женщиной страх. Но и не более того! Никого из них Красавица не любила… И притом все же испытывала в этом городке упоение и восторг от осознания собственной принадлежности, говоря словами Тристана, некоему великому замыслу.

— Просто мы с тобой два совершенно разных раба, — сказала она, усевшись поудобнее и сделав большой глоток из кубка. — И мы оба счастливы.

— Жаль, что я не совсем тебя понимаю! — тихо произнес Тристан. — Неужели тебе не хочется, чтобы тебя любили? Неужели не хочешь вместе с болью получать и нежность?

— Тебе и не нужно понимать меня, любимый, — качнула она головой. — К тому же нежность мне тоже достается. — Она помолчала, пытаясь представить близость Тристана с Николасом.

— Под рукой моего господина я буду раскрываться все сильнее и глубже.

— А моя судьба, — ответила принцесса, — тоже получит свой отправной толчок. Когда я увидела, как наказывают несчастного принца Лорана, я, признаюсь, позавидовала ему. И ведь никакой любящий господин им не управлял!

Тристан шумно вздохнул, подняв на нее восхищенный взгляд.

— Ты потрясающая невольница! Знаешь, возможно, ты знаешь больше, чем я.

— Нет, просто в каком-то отношении мое рабство куда проще твоего. Твой путь связан с гораздо большим самоотречением. — Она опустилась на локоть и поцеловала принца. От вина его губы сделались темно-вишневыми, глаза казались необыкновенно большими и блестящими. Как он был великолепен! Тут совершенно дикая мысль пришла ей в голову: вот бы самой опутать его сбруей и…