Брунетти так напугал женщину, что от страха бедняжка лишилась речи и соображения. Она только всхлипывала и простирала руки к хозяину. Он обнял ее за плечи, она ткнулась головой ему в грудь и судорожно зарыдала. Сантомауро начал всячески ее успокаивать, ласково поглаживал по спине и бормотал разную чепуху, пока наконец она не перестала рыдать и сама не отстранилась от него.

— Scusi, Avvocato[46], — была ее первая фраза, которая ознаменовала восстановление в конторе тишины и порядка.

Сантомауро закончил свою успокоительную речь, помог ей подняться и выпроводил за дверь, бывшую в глубине помещения. Когда они остались вдвоем с Брунетти, он обернулся и спросил ровным, но оттого не менее зловещим голосом:

— Ну?

— Раванелло убит, — сказал Брунетти. — Я подумал, что вы будете следующим по очереди, и пришел сюда, чтобы предотвратить преступление.

Если Сантомауро и удивился, то виду не подал.

— Почему?

Когда Брунетти не ответил, он переспросил:

— Почему я должен быть следующим?

Брунетти молчал.

— Я вас спрашиваю, комиссар. С чего вы взяли, что меня должны убить? Почему, в конце концов, мне должна угрожать какая-либо опасность? — Ввиду того, что Брунетти не торопился с ответом, Сантомауро задал ему парочку наводящих вопросов: — Вы считаете, я каким-то образом вовлечен во все эти дела? Из-за этого вы решили устроить тут вестерн и запугать до смерти мою секретаршу?

— У меня были основания полагать, что он явится сюда, — наконец подал голос Брунетти.

— Кто???

— Я не имею права называть имени.

Сантомауро наклонился, поднял секретаршин стул и поставил его на место у стола. Потом он снова посмотрел на Брунетти:

— Убирайтесь отсюда. Вон из моего офиса. Я подаю жалобу министру внутренних дел. Копию получит ваш непосредственный начальник. Я не потерплю, чтобы со мной обращались как с преступником, а мою секретаршу запугивали гестаповскими методами.

Брунетти достаточно повидал на своем веку, чтобы понять, что Сантомауро не шутит. Ничего не сказав, он повернулся и вышел. Был уже час дня. Он медленно побрел по площади. Люди, спешившие домой на обед, задевали и толкали его.

Решение вернуться в квестуру было победой духа над плотью. До дома было ближе, чем до работы, и ему хотелось принять душ и забыться. И больше не думать о том, что последует за его сегодняшней выходкой. Он, как погромщик, ворвался в контору одного из самых могущественных людей города, нагнал страху на секретаршу, дал понять Сантомауро, как словами, так и действиями, что подозревает его в причастности к убийству Маскари и к финансовым махинациям Лиги. Патта в последнее время, благодаря известно каким обстоятельствам, как будто начал благоволить к нему, но всю его напускную доброжелательность как ветром сдует, едва человек вроде Сантомауро заикнется, что у него есть претензии.

И теперь, когда Раванелло был мертв, надежда, что и Сантомауро когда-либо получит свой срок, слабела с каждой минутой. Ибо уличить его мог лишь Мальфатти. А Мальфатти против Сантомауро — просто щенок, ему никто не поверит. А после того, как будет доказано, что он зарезал Раванелло, его и вовсе слушать не станут.

Квестура гудела, как растревоженный улей. В коридоре трое охранников стояли кружком и что-то бурно обсуждали. Обычная длинная очередь в отдел иностранцев сбилась в галдящую разноязыкую толпу.

— Они его только что взяли, синьор, — сказал один из полицейских, увидав Брунетти.

— Кого? — спросил Брунетти, не смея даже надеяться.

— Мальфатти.

— Как это произошло?

— Нам рассказал один из тех, кто сидел в засаде у соседей его матери. Полчаса назад он появился у подъезда. Она даже не успела его впустить.

— Все прошло гладко?

— Он сказал, что Мальфатти попытался сбежать, когда увидел полицию, но потом, наверное, понял, что все равно поймают, потому что их четверо, и остановился.

— Четверо?

— Да, синьор. Вьянелло позвонил и приказал прислать еще двоих. Когда Мальфатти показался, они как раз подъезжали. Они просто повязали его почти у дверей.

— А где он сейчас?

— Сидит в камере.

— Пойду его навещу.

Когда Брунетти вошел в камеру, Мальфатти сразу узнал в нем человека, который спустил его с лестницы, но отнесся к нему без враждебности и даже поздоровался.

Брунетти взял стул и уселся напротив Мальфатти. Тот лежал на койке, спиной к стене, подложив кулак под голову. У него были густые темные волосы и заурядные незапоминающиеся черты лица. Если не знать, что он убийца, можно было бы принять его за бухгалтера.

— Ну? — начал Брунетти.

— Чего «ну»? — лениво отозвался Мальфатти.

— Будем говорить или будем молчать? — с нажимом спросил Брунетти, словно крутой коп из телевизора.

— Чего говорить-то?

Брунетти закрыл рот, отвернулся и посмотрел в зарешеченное окошко.

— Вы расскажете мне все, что случилось и как. Про квартиры можете не говорить, сейчас это не важно. Это выплывет само собой. Меня интересуют убийства. Все четыре убийства, которые вы совершили.

Мальфатти тяжело заерзал на матрасе. Брунетти думал, что сейчас он начнет оспаривать число убийств, однако тот пока не созрел, наверное, для спора.

— Он уважаемый влиятельный человек, — продолжил Брунетти, не трудясь называть имени того, кого он имел в виду. — Если вы не расскажете, какова была его роль в этих преступлениях, дело дойдет до его свидетельств против вас. — Он сделал многозначительную паузу. Мальфатти тоже молчал. — Вы не однажды нарушали закон. За вами числится покушение на убийство, а теперь и убийство. Доказать вашу вину в смерти Раванелло не составит труда. — Тут Мальфатти удивленно вытаращил глаза. — Вас видела соседка. — Мальфатти потупился. — Судьи ненавидят тех, кто убивает полицейских. Особенно женщин. Поэтому вас в любом случае ожидает тюремное заключение. При вынесении приговора учтут и мое мнение. — Брунетти снова сделал паузу, дабы Мальфатти повнимательнее отнесся к его следующей фразе. — Так вот, когда меня спросят, я предложу Порто Адзурро.

Мальфатти невольно вздрогнул. Все знали, что паршивее, чем Порто Адзурро, места в Италии нет. Это тюрьма для особо опасных преступников, откуда еще никому не удавалось сбежать. Брунетти ждал. Мальфатти молча лежал и думал.

— Ну а если я расскажу? — спросил он наконец.

— Тогда я попрошу судей принять это во внимание.

— И все?

— И все. — Брунетти тоже питал ненависть к тем, кто убивает полицейских.