– У тебя звонит, – сообщил Беляков, – послушай.

– А то я не слышу! – огрызнулся Русаков. Он расстроился: хотел ведь поставить телефон на вибровызов, чтобы звонок не выдал их с напарником в самый ответственный момент. Он прожевал последний орешек, поднес трубку к уху, внимательно выслушал сообщение и повернулся к Белякову:

– Из техотдела звонили.

– И? – поторопил его Беляков, которому крайне не понравилось выражение лица напарника.

– Тот звонок был из частной психоневрологической клиники.

– Откуда? – переспросил Беляков.

– Из частной клиники.

– Нет, ты там еще одно слово говорил, – напомнил напарник. – Из какой клиники?

– Психоневрологической, – нехотя повторил Русаков.

– Ага, – злорадно выдохнул Беляков, – проще говоря, из сумасшедшего дома!

– Не совсем. Частная клиника – немного другое дело…

– Из частного сумасшедшего дома, – голос Белякова был полон сарказма. – И по звонку из сумасшедшего дома ты вытащил меня с рабочего места, и мы здесь сидим, как два идиота, которым самое место в том же сумасшедшем доме.

– Погоди! – оборвал его Русаков. – Волдырь!

– Только учти, – продолжал злорадствовать Беляков, – частный нам не светит! У нас на него средств не хватит. Нас с тобой в случае чего засадят в самую захудалую психушку.

– Да погоди ты, – зашипел на коллегу капитан Русаков. – Говорю тебе: Волдырь!

– Что? – Беляков удивленно уставился на напарника. – Какой еще волдырь?

– Гришка Волдырь, – прошипел Русаков, пригибаясь, – рецидивист. Тот, что у нас второй год в розыске!

– Гришка Волдырь?! – Беляков проследил за взглядом Русакова и тоже пригнулся. – Точно! Мать честная, он! И с ним еще какая-то морда уголовная!

Действительно, по переулку, воровато оглядываясь, двигались двое очень подозрительных типов. Один из них бережно нес какой-то предмет, завернутый в холстину.

– Группу захвата вызывать поздно, – тоскливо проговорил Русаков.

– Поздно, – согласился напарник.

– Придется самим брать.

Русаков достал из бардачка табельное оружие, снял его с предохранителя и выскользнул из машины. Беляков, чувствуя себя немного не в своей тарелке, последовал за ним.

Двое уголовников шли перед ними, вполголоса переговариваясь.

– Начинаем на счет «три», – прошептал Русаков, прибавляя шагу. – Я беру Волдыря, ты – второго.

Беляков кивнул.

– Раз, два…

Капитан не успел сказать «три», потому что из-за угла выехала на полном ходу черная машина и пронеслась мимо подозрительной парочки. Из окна автомобиля высунулась рука в перчатке и выхватила из рук Волдыря загадочный прямоугольный предмет.

– Эй, это что… – начал было он, но закончить фразу ему не удалось.

– Три! – выкрикнул у него за спиной капитан Русаков.

Вслед за этим два капитана бросились вперед с табельным оружием в руках.

– Руки вверх! Не двигаться! – выкрикнул Русаков.

– Не двигаться! Руки вверх! – поддержал его напарник. Порядок слов был другой, но смысл от этого не менялся, как не меняется сумма от перемены мест слагаемых.

– Вот те хрен! – отозвался Волдырь и кинулся к стоявшей у тротуара машине. Он успел втиснуться на водительское сиденье и повернуть ключ зажигания, однако машина не завелась. В следующую секунду рядом с ним оказался капитан Русаков с пистолетом в руке.

– Я же сказал не двигаться, – проговорил он, защелкивая на запястьях Волдыря наручники.

Второго уголовника уже скрутил проворный Беляков.

Еще через час начальник отделения вошел в комнату для допросов.

– Как там, дают показания? – осведомился он, благожелательно взглянув на своих подчиненных.

– Дадут, товарищ подполковник! – отчеканил Русаков. – Куда денутся? Машина, на которой они приехали, числится в угоне, на Волдыря материалов выше крыши. Между прочим, есть улики, указывающие, что ограбление депутата Курносова – тоже их работа. А в том наезде они сознаются, никуда не денутся! Даже если не сознаются – технический отдел поработает с машиной… Та машина все еще у нас, наверняка следы какие-то остались.

– А что там с их сообщником? – поинтересовался начальник. – Вы говорили, там еще кто-то был.

– С сообщником хуже, – вздохнул Русаков. – Номер машины был замазан грязью, лицо водителя мы не разглядели. Если только они его назовут… – капитан кивнул на криминальную парочку, но в голосе его не было энтузиазма.

– Ты ничего не хочешь мне сказать, Волдырь? – сурово осведомился подполковник.

– Хочу, – вздохнул уголовник. – Вот все говорят, мол, немецкие машины хорошие, а по мне – барахло! В самый нужный момент не завелась! «Жигуль», и тот лучше!

В то же самое время с Выборгского шоссе неподалеку от поселка Сертолово свернула на пустынный проселок черная машина с заляпанными грязью номерами. Проехав около трех километров, машина остановилась и несколько раз мигнула фарами. Немедленно из-за поворота появился золотистый «Ягуар» и остановился в нескольких метрах от черной машины. Наступила гулкая, звенящая тишина.

Наконец дверца черной машины открылась, из нее вышел худощавый бесцветный мужчина в темном плаще. Увидишь такого на улице – через минуту не вспомнишь. В руках он держал прямоугольный предмет, завернутый в чистый холст.

Неприметный мужчина подошел к задней дверце «Ягуара». Дверца открылась перед ним, и он занял место рядом с пассажиром, представительным пожилым мужчиной в старомодном черном сюртуке, застегнутом на все пуговицы.

– Здравствуйте, господин магистр! – почтительно приветствовал неприметный пассажира «Ягуара». – Как видите, я выполнил свое обещание. Теперь настала ваша очередь. Надеюсь, вы привезли с собой деньги?

– Это действительно Босх? – сухо осведомился тот, кого назвали магистром.

– Без сомнения, – неприметный мужчина развернул холст и продемонстрировал картину собеседнику.

Кошмарные создания, порождения тьмы и ужаса, теснились на небольшом холсте. Бородатый карлик на трех ногах, громадное насекомое с львиной пастью, жуткий бесформенный пузырь, клубок извивающихся червей с единственным кровавым глазом…

– Вы видите, что это та самая картина, которую вы мне заказывали, – почтительно проговорил неприметный мужчина, выдержав приличную паузу.

– Здесь слишком темно, – проговорил магистр и, открыв дверцу со своей стороны, выбрался из машины на дорогу.

Светило яркое весеннее солнце. При таком освещении картина казалась еще более мрачной и нереальной.

Магистр пристально разглядывал ее, и на его глазах с картиной начало происходить что-то непонятное.