– Его вина подтверждается тем, что он пытался меня утопить, – перебил его Ползунков. – Понял, что я его опознал, и хотел избежать разоблачения!

– Вас он не хотел топить, – вмешалась в разговор Надежда Николаевна. – Его целью была эта женщина, Елена Северцева. В водолечебнице ее не оказалось, и он бросился за ней сюда, пытался ее задушить. Смотрите, у него веревка и нож.

– Ничего не понимаю! – растерянно проговорил доктор Сергиенко. – Думаю, надо вызывать полицию!

На этот раз Надежда Николаевна была с ним полностью согласна.

Смущало ее только то, что, когда появится полиция, всех присутствующих запишут как свидетелей, а ей это совсем не улыбалось. Придется объяснять, как она обманом проникла в клинику, как выдала себя за врача из провинции… Все это будет выглядеть более чем подозрительно и непременно дойдет до мужа.

Вдруг на сцене появилось новое действующее лицо.

Пожилая медсестра, дежурившая в кабинете ароматерапии, проснулась, подошла к кабинке и строго проговорила:

– Северцева, процедура окончена! А вы все что здесь делаете?

После этих слов все присутствующие онемели и уставились на сестру, а Надежда Николаевна, воспользовавшись общей растерянностью, выскользнула из кабинета.

Выйдя на улицу, она достала мобильный телефон и набрала Соню.

– Это вы? – взволнованно проговорила девушка, услышав ее голос. – Как мама? Она жива?

– Все в порядке, – поспешила успокоить ее Надежда Николаевна. – С твоей мамой все хорошо, можешь больше не волноваться. Вопрос решен окончательно.

– Как? – удивленно переспросила Соня.

– Это не телефонный разговор. Если хочешь, давай встретимся. Заходи ко мне, я тебе все расскажу.

– Но я не могу уйти, я на работе!

– Хорошо, я приеду в музей.

Через полчаса она уже спускалась по мраморной лестнице к двери Музея чертей.

Войдя в маленькую полутемную прихожую, Надежда повернулась к конторке и машинально проговорила:

– Я хотела бы увидеть вашу сотрудницу, Соню… то есть Веру…

– Мр-р-р! – донеслось из-за конторки.

Надежда удивленно заморгала. В прихожей было полутемно, и из этой полутьмы на нее пристально смотрели два изумрудно-зеленых глаза, явно не похожих на глаза кассирши Марфы Матвеевны. Вглядевшись в полутьму, Надежда поняла, что на прилавке с хозяйским видом восседает огромный черный котяра.

– Здравствуй, Бегемот! – проговорила она приветливо. – Сегодня ты здесь за старшего?

Кот еще раз мурлыкнул, мягко спрыгнул с конторки и направился в музейный зал, бросив на Надежду приглашающий взгляд: прошу, дескать, следовать за мной.

– Как это мило с твоей стороны, – улыбнулась Надежда Николаевна и следом за котом вошла в музей.

Здесь на нее прямо с порога налетела Соня с вопросами:

– Как, как все получилось? Как мама? Вы сказали, что вопрос решен окончательно. Что вы имели в виду?

– Давай присядем. – Надежда придвинула к себе стул на когтистых львиных лапах, Соня послушно опустилась на резной табурет.

– Вот как все прошло.

И Надежда рассказала ей о своих приключениях в клинике, о том, как поменяла фамилии в листе назначений, о событиях в водолечебнице и в кабинете ароматерапии. И еще о том, что потенциальным убийцей оказался пациент клиники Фунтиков.

Соня выслушала этот рассказ, раскрыв рот от удивления, и под конец тяжело вздохнула:

– Вы так замечательно все провернули! А я… я так боялась за маму, что послушно выполнила все, что мне велел тот человек. И теперь чувствую себя очень виноватой перед Луцием Ферапонтовичем. Он обошелся со мной по-человечески, а я украла у него картину Босха! Единственную настоящую ценность в этом музее…

– Во-первых, далеко не единственную, – раздался из темноты негромкий мужской голос. – В нашем музее много экспонатов, представляющих огромную историческую ценность. Взять хоть неолитического Вельзевула…

Надежда повернулась на этот голос.

Сперва она увидела портрет графа Калиостро, и в голове у нее шевельнулась безумная мысль, что сам граф разговаривает с ней. Но в следующую секунду она поняла, что в дверном проеме рядом с портретом стоит Луций Ферапонтович. Он был удивительно похож на знаменитого графа, к тому же держал в руке табакерку Калиостро. У ног экскурсовода, подняв хвост трубой, стоял Бегемот.

– Вы все слышали, – виновато проговорила Соня. – Я даже не знаю, как вымолить у вас прощение!..

– Не беспокойтесь, – старик хитро улыбнулся, открыл табакерку покойного графа и взял из нее щепотку табака. – Эта картина ничего собой не представляет.

– Как ничего? – возмутилась девушка. – Я же читала: барон фон дер Везель купил ее на аукционе за огромные даже по тем временам деньги. Сейчас она должна стоить миллионы!

– Да что вы, деточка, – перебил ее Луций, – эту картину намалевал за два дня один никому не известный художник, между прочим, душевнобольной. Я повесил ее сюда специально для отвода глаз. Видите ли, есть один богатый человек – он любит, чтобы его называли магистром. Так вот, он помешан на всякой чертовщине, хотя ничего в ней, увы, не понимает. Вот этот самый магистр захотел получить картину Босха и нанял для этой цели одного мелкого мерзавца. Того самого, который вас шантажировал. Именно тогда я и решил подстраховаться и повесил здесь эту картину. И, как видите, сработало. Кстати, того мерзавца вы можете больше не опасаться, он получил по заслугам. Взрыв машины на пригородном шоссе – и от него остались одни воспоминания. Не самые приятные.

– А картина Босха? Она пропала?

– Зачем же пропала? – Луций Ферапонтович снова лукаво улыбнулся. – Пойдемте, я вам ее покажу. Вы, Надежда Николаевна, тоже идите с нами, вам будет интересно.

Надежда отчего-то ничуть не удивилась, что старик знает ее имя и отчество.

Луций Ферапонтович развернулся, прошел в прихожую и остановился перед конторкой.

Над ней в таинственной полутьме висела потемневшая от времени картина: расторопные черти подбрасывали дрова под котел, в котором варились жизнерадостные грешники. Чуть в стороне стоял черт с кривыми козлиными рогами.

– Вы хотите сказать, что это… – разочарованно протянула Соня, – что это Босх? Честно говоря…

– Вы были о нем лучшего мнения? – усмехнулся старик. – И правильно, Босх – великий художник, а это всего лишь маскировка.

Он достал из ящика конторки странную прямоугольную лампу, включил ее и направил тусклый голубоватый свет на картину.

В этом призрачном свете трудовые будни ада исчезли, сделались прозрачными, невидимыми, а сквозь них проступила совсем другая картина: солнечный полдень в прекрасном саду и на переднем плане нагие мужчина и женщина.