— О, мы это сделаем, разумеется! А пока прекратите сеять панику! Я никому не позволю устраивать здесь бардак! Что касается вас — я запрещаю вам даже нос высовывать на улицу! Понятно?

— Да я только что рассказал вам, что на самом деле…

— Ничего стоящего вы не рассказали! К тому же помимо ваших россказней у нас есть факты. И что они говорят? Они говорят, что вам нельзя доверять!

Коул повернулся к остальным, словно призывая их в свидетели.

— Потому что вы вор. — И он потряс в воздухе мобильником Карен. — Вот это тоже было найдено среди ваших вещей. Потому что вы скрывали от нас важные улики (он воздел к потолку оранжевый шланг), как, например, вот эту штуку, которая послужила орудием нападения на меня. Потому что вы никого и ничего не уважаете — вы набрасывались на журналистов с кулаками даже во время пресс-конференции, у всех на глазах. Потому что, если вы действительно знали, что Пола Джонс в опасности, вам надо было предупредить остальных, доктор. Потому что вы однажды уже были осуждены и исключены из медицинской гильдии, и даже ваша бывшая жена, находящаяся здесь, считает вас опасным типом.

За этими словами последовала долгая тишина.

— Итак, у меня к вам вопрос, — продолжал Камерон, — окажись вы на моем месте, что бы вы подумали о таком типе? Только честно.

— Что, собираетесь достать свое удостоверение и зачитать мне мои права?

— У меня нет при себе удостоверения. Но я не хочу подвергать себя и других риску. На карту поставлена безопасность девяти человек. И до тех пор пока не будет доказано обратное, главный подозреваемый — вы.

На лице Камерона появилась победная улыбка.

— Вы пробудете взаперти, пока все загадки не разрешатся. С этого момента, Линкольн, вы находитесь под домашним арестом.

Солнце уже спускалось к горизонту, когда Элизабет взглянула на часы.

18:30.

Невероятно.

Она даже не заметила, как прошло столько времени.

Она оперлась подбородком о раскрытые ладони, а локтями — о колени. Сейчас на ней были джинсы — костюм-двойка и туфли-лодочки пришли в такое состояние, что ей оставалось лишь выбросить их в мусорную корзину. Она снова взглянула на Камерона.

— Простите, что вы сказали?

— Что завтра мы покинем это место.

Кажется, полицейский и впрямь не шутил. На его лице читалось искреннее воодушевление. И одновременно — решительность.

— Завтра?

— Да.

— А вы не слишком оптимистичны?

— У нас есть все, что нужно, — достаточно оказалось как следует порыться в соседних домах. По сути, с этого и надо было начать…

— Да уж, действительно, — с горечью сказала Элизабет.

У нее не было никакого желания изображать любезность. Ей не нравился этот человек, в котором она ощущала скрытую тягу к насилию. Он напоминал ей о слишком многих невеселых событиях в ее жизни.

Камерон осторожно сжал ее запястья.

— Я вижу, вам не нравится, что Линкольн заперт в часовне. Но это необходимая мера предосторожности. И потом, для него есть и свои плюсы: по крайней мере, там прохладно.

Элизабет резким движением освободила руки.

— Оставьте меня в покое.

— Вы боитесь?

— Нет.

Камерон вздохнул.

— Вы нам помогли. Когда я попросил всех обыскать дома, чтобы найти пропавшие вещи или какие-то полезные предметы, вы приняли в этом участие. Откуда же сейчас такая перемена?

— Мне не нравятся ваши методы.

Он пожал плечами.

— Вы боитесь.

Это был не вопрос, а утверждение.

— Конечно, а вы как думали?

— Может быть, угроза, о которой говорил Линкольн, — всего лишь его вымысел.

— Однако ни Пола Джонс, ни Нина Родригес так и не появились.

— Они могли пуститься в бега самостоятельно.

— Да, хорошая идея. Наверняка автостопом.

— Ну хорошо, мы этого не знаем. Но я позаботился обо всех необходимых предосторожностях. Мы разобьемся на группы по трое…

— …чтобы в случае нападения двое смогли противостоять противнику, а третий побежал бы за остальными, — да, я помню. И у каждого будет оружие — вроде смертоносного перочинного ножа Виктора Каминского…

Элизабет вынула из кармана небольшой швейцарский нож и бросила его к ногам Камерона. В сложенном виде он был не больше шести сантиметров в длину.

— Этой штукой даже черствый хлеб не разрежешь, — сказала она.

— Вы сами его выбрали. Виктор предпочел, насколько я помню, ручку от мотыги…

— Да, и вбил в нее два десятка гвоздей, так что получилось нечто вроде средневековой палицы.

Полицейский поднял глаза к небу и испустил театральный вздох.

— Ну и что? Любое оружие годится — оно помогает, как минимум, справиться с собственной неуверенностью. Линкольн всех здорово напугал — теперь каждый подскакивает от малейшего шороха.

Элизабет предпочла промолчать, хотя внутри у нее все кипело. Любые виды оружия приводили ее в ужас. Ее первый муж никогда не приносил оружие домой — из-за детей. Дик изменил этому правилу и завел в доме помповое ружье, два револьвера и коллекцию охотничьих ножей, которую регулярно осматривал и приводил в порядок. Забывая после этого убирать ножи на место. Дик вообще изменил многим правилам.

— Вы вся красная от злости, — заметил Камерон.

— Нет, это от солнца.

— Я заметил, что вы сильно изменились с тех пор, как мы оказались здесь. На самом деле, вы чертовски…

Элизабет перехватила его взгляд, задержавшийся на изгибе обтянутого джинсами бедра.

— …сильная личность. Вот и Карен говорит то же самое. — Он слегка приблизился. — Расслабьтесь. Через день-другой вы уже будете играть со своими детьми. Обещаю.

Элизабет продолжала оставаться невозмутимой, в глубине души надеясь, что слезы не навернутся на глаза.

Не думай об этом.

Она так хотела их увидеть! Так нуждалась в них…

Они в надежных руках. Сейчас они, должно быть, играют и развлекаются. Они не скучают без тебя. Ты больше никогда их не оставишь.

Она попыталась отогнать эти мысли. Либо это ей удастся, либо она рискует потерять самоконтроль.

— У меня тоже есть дети, — снова заговорил Камерон. — Дочери семнадцать лет, сыну десять. Они живут с матерью в Майами. Оба светловолосые. В меня.

Он протянул ей руку.

— Ну, пойдемте.

Элизабет не сопротивлялась — она поднялась со стула и вслед за Камероном прошла из кабинета в ангар.