Не дожидаясь ответа, Кузнецов отворил дверцу – в обитом оцинковкой фургоне зажглась лампочка. В полу была видна решетка, прикрывавшая газовую трубу.

– Окошек нет? – поинтересовался Кох.

– Ни одного!

Сердце у Кузнецова забилось. Сейчас или никогда! Саданув гауляйтера локтем, он схватил обмякшее тело и забросил в фургон. Запер дверцу и независимо обогнул душегубку. Его никто не видел, ни его, ни Коха. Еще минута-две, и охрана спохватится. Но и торопиться нельзя – спешка привлекает внимание…

Приблизившись к кабине «Зондервагена», Николай услыхал глухие удары – гауляйтер очухался. Заняв место водителя, Кузнецов быстро завел двигатель – за его шумом никакие стуки-грюки слышны не будут. С удовольствием нажав на газ, Николай тронулся, посигналив. Офицеры расступились, оборачиваясь и приветствуя человека за рулем – Зиберта знали многие.

Продолжая газовать, Кузнецов покатил по Немецкой улице, свернул и выехал к окраинам Ровно. На выезд постовые почти не реагировали, разве что руки вскинули, приветствуя офицера-водителя. Николай небрежно отсалютовал в ответ. Прошло десять минут, пятнадцать, двадцать.

«Диамонд Рео» хорошо шел по накатанной дороге, а до ближайшего села, где есть «маяк», оставалось совсем немного. Вот только являться в село не стоит, обязательно начнутся обыски, расстрелы… И назад ему тоже дорога закрыта – для гестапо будет нетрудно сложить дважды два и получить верный ответ. Кузнецов ухмыльнулся. Это он переживет! Зато Кох не пережил…

От этого нелюдя пострадали миллиона два человек – уничтоженные в лагерях, расстрелянные, угнанные в Германию «остарбайтерами». А сколько еще душ загубил бы Эрих Кох, благонамеренный бюргер, дорвавшийся до власти?

Свернув с дороги, Николай загнал газваген в рощицу и покинул кабину. Обойдя фургон, он открыл дверцу и быстро отшагнул – клубы синеватого угара поплыли изнутри. Сквозь плотную пелену газа слабо просвечивала лампочка. Сдерживая дыхание, Кузнецов рассмотрел труп гауляйтера. Кох скрючился, перепачкав шинель блевотиной. Здорово попахивало – обделался рейхскомиссар.

– Собаке – собачья смерть, – высказался Николай и захлопнул дверцу душегубки.

Сводка Совинформбюро за 15 декабря 1941 года:

«В течение 15 декабря наши войска вели бои с противником на всех фронтах. На ряде участков Западного и Юго-Западного фронтов наши войска, ведя ожесточенные бои с противником, продолжали продвигаться вперед и заняли г. Клин, Ясную Поляну – южнее Тулы, Дедилово и Богородицк – юго-восточнее Тулы.

За 14 декабря уничтожено 24 немецких самолета. Наши потери – 7 самолетов.

За 15 декабря под Москвой в воздушных боях сбито 6 немецких самолетов».

Пока шел переезд, Цессарский с помощниками выпустил предновогодний номер отрядной газеты «Мы победим». Судоплатов с улыбкой прочитал объявление:

«Редакция готовит новогоднюю елку. От желающих участвовать требуются елочные украшения. Мы принимаем:

1. Светящиеся гирлянды из горящих немецких поездов.

2. Трофейные автоматы для звукового оформления.

3. Эсэсовцев любого размера (желательно с дыркой в голове для удобства подвешивания).

4. Каждый может проявить свою инициативу.

Подарки сдавать до 31 декабря»[28].

Инициативу пришлось проявлять уже на следующий день – из Ровно и Костополя в район Рудни-Бобровской отправились эсэсовцы – не менее двухсот машин с прицепленными пушками, по двадцать пять – тридцать солдат в каждом грузовике. Видимо, оккупационным властям пришла нахлобучка из Берлина, и те проявили рвение, стремясь разгромить партизан и быстренько отрапортовать о победе.

Ага… Ща-аз!

В лагере осталась почти тысяча бойцов, да еще на подходе были «Охотники» Прокопюка – отряд численностью меньше трехсот человек, зато с десятками минометов и приличным боезапасом. Предупрежденные курьером с «маяка», жители Рудни-Бобровской стали бегом переселяться в партизанский лагерь, унося с собой пожитки, уводя немногую живность, которую удалось припрятать от немецких реквизиций.

А партизаны, освобождая свой ППД – пункт постоянной дислокации, – занимали крестьянские избы, оборудовали огневые точки по всем правилам военного искусства.

Планируя будущую операцию вместе с партизанскими «генералами», Медведевым и Прокопюком, Судоплатов поставил одно непременное условие: немцы не должны уйти. Отступив, фашисты отдышатся, соберут подкрепление и ударят снова.

«Не выйдет, – сказал Павел на военном совете, – все они должны остаться тут, в этих снегах! Бой с немцами – это событие очередное, будничное даже. Надо устроить гитлеровцам полный разгром!»

Надо ли говорить, что его условие было с энтузиазмом принято? «Союзники» решили пропустить в район боевых действий все силы СС, а их набиралось больше полка, при нескольких артдивизионах и паре десятков легких двухосных броневиков «Хорьх» и тяжелых трехосных «Магирусов».

В штабе думали-думали и придумали. Два трофейных танка спрятали в засаде у дороги. Их задача была простой – всех впускать, никого не выпускать. Остальные танки и броневики поджидали неприятеля ближе к деревне. Делать саму Рудню-Бобровскую местом сражения не стали – крестьяне и без того в убытках. Деревня превратилась в своего рода укрепрайон, затыкающий дорогу, как пробкой. С одной стороны Рудня-Бобровская, с другой – танки. Куда немцам деваться? В лес? А там их поджидали «Панары» – это с одной стороны. С другой готовились к бою минометчики Прокопюка. И именно тогда, когда Судоплатов проехал по всей дороге, чтобы убедиться в боеготовности, и утер лоб, по радио передали: эсэсовцы выдвигаются!

– К бо-ою!

Множественное движение за стволами деревьев – и тишина. Павел прислушался: в чистом морозном воздухе разнеслись посторонние шумы – сдержанный рев двигателей.

– Идут, сволочи!

Первым показался шестиколесный – то ли «Магирус», то ли «Бюссинг» – с высоко задранной кормой. Наверху ворочалась башенка с 20-миллиметровой пушечкой. Взревывая, броневик повернул к деревне, и Судоплатов резко опустил красный флажок. Командир «Т-IV» тут же ссыпался в башню, и орудие сдвинулось. Грохот выстрела показался чудовищным, зато эффект был что надо – снаряд пробил борт «Магируса» или «Бюссинга», толщиной в палец, и разорвался внутри, вышибая люки, поднимая башенку на яростном факеле. Тут же, почти дуплетом, ударила вторая «четверка», поджигая верткий «Хорьх». Из-за леса донеслись выстрелы «засадных» танков, заработали пулеметы, шерстя тентованные «Опели» и «Мерседесы».

Немцы залаяли, выкрикивая команды, эсэсовцы выскакивали из кузовов, стреляя, занимая позиции, и тогда начался второй акт – заработали минометы. Мины посыпались градом, фонтаны снега и мерзлой земли вставали так часто, что за один удар сердца рвались сразу три-четыре «подарка». А затем, перекрывая зловещий посвист мин, издал скрежещущий стон «Небельверфер», красноармейцами прозванный «Ванюшей» – этот реактивный миномет имел шесть стволов и посылал снаряды весом в тридцать пять кило каждый. Каждое попадание такого «чемоданчика» в грузовик разносило машину на куски. Короче говоря, на дороге творился ад, и единственное спасение немцы видели только в лесу, куда и ломанулись.