– Как вы? Живы?

– Точно не скажу… – простонал Филиных.

– Что сверху видал, Эф-три?

– Линия фронта близко совсем!

– Близко – это сколько?

– Километров десять!

Судоплатов отряхнулся, проверил, в кобуре ли верный «тэтэшник», и скомандовал:

– Подъем, товарищи, и шагом марш.

Сводка Совинформбюро за 25 декабря 1941 года:

«В течение 25 декабря наши войска вели бои с противником на всех фронтах.

На ряде участков Западного, Калининского и Юго-Западного фронтов наши войска, ведя бои с противником, продолжали продвигаться вперед и заняли ряд населенных пунктов.

За 24 декабря уничтожено 34 немецких самолета. Наши потери – 11 самолетов.

Наши части, действующие на Калининском фронте, за один день боев освободили от немцев 50 населенных пунктов и захватили 10 вражеских танков, 18 орудий, 68 автомашин, 25 пулеметов и крупный патронный склад».

Уходить сразу не стали – Судоплатов затеял делать снегоступы. Из пары гибких ветвей получилась основа, которую с помощью парашютных строп и стропореза оплели сеткой, а ремнями все от тех же парашютов прикрепили к ноге. Павел сказал, что лучше нынче потратить час, чтобы потом быстрее шагать, а не проваливаться в снег по колено, выбиваясь из сил. Тем более что парашюты были у троих, хватило и на Прядкина – радист чувствовал себя неловко. Один же выпрыгнул, остальные-то так и летели до самого конца. Судоплатов посоветовал Прядкину не маяться дурью.

Белый парашютный шелк помог замаскироваться – им обмотали обувь, закутались, как в плащи. А вот с оружием было сложнее – у Павла в кобуре лежал «ТТ», а у Збитнева – трофейный «Вальтер». И это все.

– Ничего, – успокоил летчиков Судоплатов, – ближе к передовой полно автоматов, они за ремни подвешены к немцам. С них и снимем. Пошли!

Ходить в снегоступах было непривычно и не слишком удобно, однако без них – гораздо хуже. Зима 41-го года выдалась на редкость суровой, благо Павел не расставался с бурками, а летуны и вовсе были упакованы в унты.

– Главное, чтобы ноги в тепле… Санька, ты как?

– Нормально, – прокряхтел Филиных. – Башка только трещит.

– Ничего, скоро поправишь здоровье…

Стоило выйти из зарослей подлеска и отдышаться, как тут же стали слышны звуки канонады – фронт был недалече. Если верить бомбардиру, находились они южнее Калуги, которую советские войска освободили еще 24 декабря[29]. Погромыхивало изрядно, иной раз над лесом пролетали немецкие самолеты. И вот, под вечер, экипаж «арочки», включая и пассажира, вышел к опушке, с которой открывалось довольно-таки обширное поле, изрытое воронками, отчего оно походило на шкуру снежного барса. Левее, в березовой роще, устроились немецкие артиллеристы – гаубицы бухали редко, но не прекращая огня. На севере, где поле подходило к лесу, вились дымки – там зарывались в землю фашисты. Грелись у огня, проклинали «Генерала Мороза» и на что-то еще надеялись. Да, впереди Красную Армию ждали провалы и окружения, но маховик войны уже потихоньку-помаленьку, большой кровью и крайним напряжением сил, начинал раскручиваться в западном направлении. Гитлер почуял это, потому и приказал держаться до последнего солдата – начни немцы отступать, и через несколько дней фронт распадется. И тогда войне конец. Германии – тоже.

– Фронт – за дальним лесом, – тихо сказал Судоплатов. – Дождемся сумерек и двинем…

Внезапно засвистел снаряд, и секунду спустя вздыбились земля и снег совсем рядом с немецкой батареей. Второй снаряд лег точнее – и посыпалось…

– Наверное, – прокричал Збитнев, – у наших где-то тут корректировщик!

Павел кивнул.

– Пошли в обход, пока по немцам бьют! Только не высовываться!

Смешно задирая ноги в снегоступах, четверка двинулась по лесу, огибая поле. Первая встреча с немцами произошла чисто случайно – некий рядовой Вермахта сходил до ветру. Облегчившись, он повернулся и помер – Судоплатов всадил ему нож в печень. Винтовку Павел перекинул радисту, гранатами-«колотушками» вооружил Филиных.

– Ганс! – позвали из-за деревьев. – Долго ты там еще?

– Иду! – отозвался Павел на немецком.

– Живее давай…

Судоплатов жестом показал товарищам, чтобы убрали труп, а сам направился за «камрадом». «Камрад» был вооружен «Шмайссером», это и решило его судьбу. Да и негоже было оставлять в живых немца – не дождется Ганса, пойдет искать, найдет, тревогу поднимет… «Камрад» и сам оправлялся – повесив автомат на сучок, он подсмыкивал штаны, расстегнув шинель, под которой прятался свитер грубой вязки. Наверняка добытый с бою у русской старушки.

Судоплатов возник рядом с немцем без шума. Тот даже удивиться не успел, а нож уже входил ему в сердце, направленный правой рукой. Левой ладонью Павел нажимал на рукоять, чтобы лезвие не скользнуло по ребрам. Обтерев нож о свитер, Судоплатов схватил «МП-40», снял с мертвяка запасные магазины и оттащил в сугроб, наскоро забросав снегом. Покойся с миром…

Догнав друзей, Павел присоединился ко всей честной компании, и вчетвером они вышли к передовой. Из леса открывались окопы, зигзагом прочерчивавшие пологий склон возвышенности, свободной от леса. Изрытый взрывами снарядов и бомб, склон был усеян телами в серых шинелях. Две сгоревшие «тридцатьчетверки» клонили пушки к земле, поодаль темнели три подбитых «тройки».

– Ждем, – шепнул Судоплатов.

Ждать оставалось недолго – солнце село, наваливался сумрак, тени смыкались в темноту. Со стороны немецких окопов не доносилось ни звука, но доверять тишине не хотелось – доверчивым достаются первые пули. Прядкина заметно колотило.

– Мерзнешь, волчий хвост? – ухмыльнулся Филиных.

– Нервы не в порядке, – буркнул радист.

– Ти-хо!

Канонада замолкала, лишь далеко на востоке слышались взрывы. Войска брали паузу, чтобы забыться коротким сном, чтобы не отдохнуть даже, а просто переждать ночь. Расставшись со снегоступами, Судоплатов пополз к окопам и спрыгнул в траншею, наступив на что-то мягкое. На труп в немецкой форме. Неподалеку лежал еще один «зольдатик». Еле слышный шорох заставил Павла вжаться в нишу, вырубленную в студеной земле – из-за поворота вынырнуло белое привидение, боец в маскхалате. Споткнувшись, он отпустил матерок шепотом, и Судоплатову полегчало – свои! Еще бы не прикончили ненароком… Когда разведчик оказался рядом, Павел молниеносным движением блокировал его руку, приставляя пистолет и негромко, но резко скомандовав:

– Свои! Не дергаться!

Боец, конечно же, дернулся – и застонал от боли в заломленной руке.