Это было письмо от деда Миши.

СЕМЯ ЖЕРТВЕННОСТИ

Моя дорогая Ниночка, твое заплаканное лицо обнаруживает присущую тебе человеческую слабость. Она лучше, чем гнев и сомнения, которые ранят душу и мешают в поиске верных решений.

Я понимаю, что ты сейчас испытываешь, потому что я тоже переживал трудные моменты, когда умерла моя любимая Эспасия. Смерть твоей бабушки стала для меня самой большой трагедией. Но горечь и печаль не могут вернуть к жизни того, кого больше нет с нами. Здесь они бесполезны.

Пользу приносит жертвенность: она позволяет жить в гармонии с собой и миром.

Пользу приносит жертвенность: она позволяет нам быть счастливыми.

Пользу приносит жертвенность: она позволяет нам понять, что такое любовь и дружба.

Но семя жертвенности может принести хорошие плоды, только если посажено в хорошую почву, и тогда оно прорастает любовью.

Защити то, что ты отвоевала, выиграв с честью жестокие схватки с Воинами Тьмы. Две части Золотого Числа уже пульсируют энергией в Сердце Этэрэи.

Да, два юных алхимика пребывают между жизнью и смертью и ждут спасения. Но, чтобы помочь им, ты должна сначала спасти самое себя, других твоих друзей и виллу «Эспасия».

К вам направились два очень опасных злотворных призрака. Ты должна остановить их!

Для этого тебе даны Дивампы. Окуни их в Масло Освобожденное и подожги. Если ты и твои друзья-алхимики не сделаете этого немедленно, все будет потеряно: НИЧТО победит и Дверь Каоса поглотит всю Вселенную!

Прислушайся к моим словам.

Всегда помни, что я желаю тебе только блага.

Черный с красным дым распространился по лаборатории.

Книга с щелчком закрылась, и пергамент растаял, как снег, оставив на столе желтоватое светящееся пятно. Нина вытерла слезы и стала рыться среди бутылок в поиске той, где находилось Масло Освобождающее.

– Так что мы будем делать сначала? – спросила растерянно Фьоре, не переставая думать о попавших в беду друзьях.

– То, что велела нам Книга. Вас что, не убедило письмо моего деда? Чтобы жить в мире с собой, мы должны совершить акт жертвенности. Наше спасение, спасение Ческо и Рокси, спасение всей Вселенной сейчас зависит только от наших действий, – твердо ответила девочка Шестой Луны. Теперь она была готова к новой схватке со Злом ради спасения ВСЕГО.

– Вот оно, нашла! – Она достала с полки большую банку темного стекла. – Окунем в масло Дивампы и установим их перед калиткой виллы. Организуем призракам Каркона неприятный сюрприз!

И тут её, как острием иголки, кольнула мысль, что она вот-вот увидит Ливио. «Ты не должны слушать его, ты не должны смотреть в его глаза. Не должна… не должна!» – рассердилась она сама на себя.

Нина закусила губу, почувствовав, как все у неё внутри больно сжалось. Как бы она ни сопротивлялась, как ни убеждала себя в том, что Ливио – мерзкий подручный её главного врага, применяемая им техника обольщения действовала как гипноз, лишая её воли. Только алхимическая энергия, насыщавшая кровь, текущую по венам девочки, могла помочь ей сопротивляться очарованию Зла. Нина опустила глаза и принялась себя уговаривать:

– У Ливио ничего не получится! Держись, ты должна быть храброй. Ты любишь Ческо! Ты любишь только его.

– Я не ослышалась? Ты прошептала имя Ливио. – Фьоре с любопытством посмотрела на Нину.

– Да, – смутилась Нина. – Ничего удивительного. Два призрака, о которых написал дед, это Ливио и его отец Джакопо.

Она окунула кончики факелов в банку с маслом.

Фьоре заметила смущение подруги, но не поняла, чем оно вызвано.

– П… п… пойдем, мы т… т… теряем время, – подал голос Додо, уже приготовивший свои Дивампы.

Когда они покинули лабораторию и шли через зал, мэр все еще спал мертвецким сном.

– Счастливый человек! Храпит, и всё ему до лампочки, – засмеялась Нина, освещая факелом пухлую физиономию Людовико Сестьери.

Кто, по-видимому, совсем не собирался спать, так это Безе. Несмотря на поздний час, русская няня, у ног которой устроились пес и кот, у входной двери оживленно болтала с Карло Бернотти.

– Что вы намерены делать с этими факелами? – ужаснулся садовник, увидев шесть больших пылающий факелов.

– У нас перед калиткой очень темно, – коротко отозвалась Нина.

Люба собиралась сказать что-то, но Фьоре осадила ее тяжелым взглядом, и та осталась стоять с открытым ртом. Вспомнив просьбу Нины не задавать лишних вопросов, Люба решила положиться на судьбу и, шаркая тапками, удалилась на кухню. За ней поплелся садовник, ворча, как кастрюля с кипящей фасолью. А кот и пес последовали за ребятами и сели на крыльце, наблюдая, как те устанавливают Дивампы перед само калиткой. Пока что ни на противоположном берегу канала, ни на железном мостике через него никого не было видно.

– Они очень скоро будут здесь, я чувствую, – прошептала Нина, глядя на свою правую ладонь: звезда заполнила ее целиком и была черной-черной.

Вдруг, нарушая ночную тишину, в небе послышался свистящий шорох. Ребята вскинули головы и увидели, как над самой калиткой повисли два серых облака, фиолетовый свет залил фасад виллы. Облака рассеялись, и в ночном небе материализовались Джакопо и Ливио, в развевающихся плащах и с надвинутыми на глаза капюшонами.

– Вон они! – закричала Фьоре, вцепляясь в рукав Додо.

– М… м… мы забыли Т… Т… Талдомы! – задрожал мальчик.

Нина почувствовала, как леденеет ее кровь: без золотых жезлов они были беззащитны.

Первым спустился, почти касаясь ногами ступенек моста, Джакопо.

– Пришел момент нашего реванша. Вам не выйти отсюда живыми. А мы, наоборот, войдем и разнесем виллу по камешкам, пока не доберемся до ваших тайных лабораторий, – закаркал он, как ворон.

Красавчик залился свирепым лаем, а Платон, выпустив когти, выгнул спину, готовый к нападению.

– Давайте, давайте входите… Так мы вас и испугались, – засмеялась Нина в лицо Джакопо.

Она изо всех сил старалась быть отважной, чтобы не оставить в своей душе места страху.

Злой старый призрак с гнусной усмешкой подлетел к калитке, но едва он попытался преодолеть невидимую линию над ней, как Дивампы одновременно вспыхнули, и шесть языков пламени, слившись воедино, образовали серебристый огненный барьер, окружавший весь сад по периметру. Проникнуть сквозь эту обжигающую изгородь, не заплатив жизнью, не могло бы ни одно существо.