О своем непримиримом отношении к современному искусству непризнанный художник Гитлер заявлял еще в «Майн кампф». Завладев властью, он приступил к расправе.

«Опубликован закон о вырожденческом искусстве. Теперь пойдет работа», – записал д-р Геббельс.

И работа пошла на всех парах.

По принятому закону, о котором с воодушевлением сообщает д-р Геббельс, произведения «вырожденческого искусства» подлежали конфискации из музеев и частных собраний.

14 января 1938. Обсуждал с фюрером документы по вырожденческому искусству. Два часа. Результат уничтожающий. Ни одна картина не заслуживает пощады. Фюрер за то, чтобы окончательно избавиться от них. На некоторые мы можем выменять за границей картины хороших мастеров. Для этого фюрер учредил комиссию под моим руководством.

Жару поддала в январе 1938-го франкфуртская газета, напечатавшая статью о Ван Гоге. Геббельс немедленно приступил к расследованию.

21 января 1938. Статью о Ван Гоге в «Frankfurter» написал полуеврей. Видно, мягкое обращение с этими типами совершенно невозможно. Я с этим решительно покончу.

27 января 1938. Против франкфуртской газеты: оба виновных редактора вычеркнуты из списка журналистов. Одного я велю посадить. Полуеврея. И сама «Frankfurter» должна быть побыстрее уничтожена.

Точнее, чем сам Геббельс, и не скажешь о преследованиях и расправе в подвластной ему сфере – культуры, искусства, прессы.

Все, что не отвечало шаблону пропагандируемого мышления, фашистскому представлению об агитационном назначении искусства, должно быть изъято. Все, что раздражало недоступностью восприятия двоих несмирившихся неудачников – несостоявшегося архитектора-художника и несостоявшегося писателя, их волчьим инстинктом ухватывалось: «это» опасно чуждое и своим миром, своей духовностью уводит из-под контроля единого, однозначного нацистского мировоззрения, – все это подлежит запрету, изъятию, изгнанию.

Чтобы оградить немецкий народ от порочного, разлагающего искусства, из музеев были изъяты полотна Ван Гога, Гогена, Сезанна, Матисса, Кокошки, Пикассо, Шагала, Нольде…

И в неказистой галерее, на окраине Мюнхена, была учреждена Геббельсом выставка «вырожденческого искусства». В последний раз публике представилась возможность увидеть творения этих преданных анафеме художников и оценить заботу Гитлера и его министра культуры, навсегда избавляющих немцев от их тлетворного воздействия.

Такое вот единодушие с советским руководством в его долгом неприятии тех же художников.

Но именно сюда, на выставку осужденных картин, устремлялись люди, а не в открытый одновременно в Мюнхене Дом немецкого искусства. В нем на первую выставку нацистских художников было отобрано 900 работ. Почетная роль председателя отборочной комиссии была возложена на Адольфа Циглера, художника незначительного, но это он написал некогда портрет Гели Раубал и теперь имел шанс выдвинуться. Однако, когда Гитлер явился, чтобы санкционировать отбор картин, разразился скандал. И здесь некоторые отобранные картоны тоже возмутили Гитлера, да так, что он успевал продырявить их крепким башмаком, прежде чем их подхватывали, чтобы вышвырнуть. Таким способом он проиллюстрировал свои слова, что не намерен вдаваться в обсуждение произведений искусства, а будет лишь «действовать».

Как тут не вспомнить печально известное посещение первым лицом советской страны выставки художников в Москве, в Манеже, в 1963 году.

В своей речи, приветствуя открытие первой выставки нацистского искусства, избавленной ботинком фюрера от неугодных картин, Гитлер заявил, что отныне положен конец «безумию в искусстве» и картины, которые «невозможно понять», в открытом доступе не останутся.

Но, как уже говорилось, люди стремились посетить не Дом немецкого искусства, а выставку опальных картин, и Геббельсу пришлось ее закрыть.

29 июля 1938. Картины вырожденцев посылаем на международную выставку. Авось заработаем денег на дерьме.

В дни, когда города рейха превращались в руины, Гитлер проектировал галерею для собрания картин в австрийском городе Линце, где прошли его школьные годы.

Среди бумаг Гитлера, которые оказались у нас в начале мая 1945-го, были описи принадлежащих ему картин, предназначенных для отправки куда-то и уложенных, как это следует из пояснений, в ящики. У меня сохранились копии этих пространных описей, они дают представление о коллекции Гитлера. В них встречается имя Бёклина (эскиз) и Ходовецкого (гравюра: Фридрих II). Из крупных художников, пожалуй, больше ничьего имени нет. Преобладают натуралистические пейзажи художников дюссельдорфской школы. А также старые сентиментальные жанристы. Среди работ художников нацистского периода мелькает имя Циглера, того, кто поощрен Гитлером за портрет Гели Раубал. В ящики сложены его гравюры, изображающие родной город фюрера Браунау. Другие художники нацистской формации вошли в коллекцию фюрера своими картинами «Факельное шествие 30 января», «Мать фюрера» и опять же изображением города Браунау.

В описи иных ящиков занесены вперемежку с произведениями искусства (керамической вазой, бюстом Вагнера, настенными тарелками, подсвечниками, цинковым кубком, серебряным блюдом и прочими) обиходные предметы (3 кухонных полотенца, 3 мохнатых полотенца, коврик для ванной, хлебница, много одеял, подушки, полотняная скатерть и к ней 12 салфеток, еще скатерти, чехол на перину, еще один чехол с кружевной вставкой и другие вещи). Описи картин помогают уяснить вкусы Гитлера. Сложнее обстоит со вкусом Геббельса. Внедряя упрощенность в искусстве, по принципу доходчивости, как требует фюрер, сам для себя он рыщет в поисках шедевров живописи. Весной 1941-го, когда европейские страны разорены, разграблены, к чему Геббельс имеет прямое отношение, он записывает в дневнике, что ему удалось купить «из французских частных рук дивную картину Гойи». Уж никак не соответствует Гойя требованиям, которые предъявляет к художнику фюрер, зато баснословна цена на его произведения в мире. Картина «чудесная». Это из давнего лексикона Геббельса. В августе 1924-го, посетив в Кёльне музей, Геббельс восхищался скульптурой Барлаха, картиной Эмиля Нольде, его испанской танцовщицей. Теперь, осмотрев вместе с фюрером «вырожденческую выставку», где представлены также и Барлах и Нольде, он пишет: «Это самое чудовищное, что я когда-либо видел».

В годы «вживания» в национал-социализм Геббельс иногда жаловался в дневнике: «скольким я пожертвовал», не раскрывая, что же хотел этим сказать. И вновь глухо упоминал о своей «жертве». Возможно, понимал, что в угоду своей партийности и в стремлении делать карьеру он многое утрачивает из того, что имел. Нацистом он все же не родился. Он манипулировал сам собой, отсекая все, что лишне национал-социалисту. Лишней была склонность к чтению, к размышлению над прочитанным. Лишним было эстетическое чувство, способность воспринимать искусство. Лишним было все человеческое.

И вот теперь давно деградировавший Геббельс цинично записывает «окончательное решение»: «То, что можно продать, – за границу, остальное – на выставку ужасов или уничтожить»