Николай напряг все свои силы, чтобы попытаться освободиться из плена, на его лбу от напряжения появилась горячая испарина, но веревки оказались довольно крепкими и густо на нем намотаны, так что эта попытка ни к чему не привела. Он хотел окликнуть кого-либо, но его рот оказался залеплен скотчем, даже выругаться не удалось, раздалось просто натужное мычание.

Николай не понимал, как он оказался здесь и что произошло. В памяти был какой-то провал, последнее, что он помнил, так это то, как приехал на такси к Васильеву в Бугры. Шаг за шагом, постепенно его память вернула его к тому моменту, когда он вышел из машины и направился к дому. Единственное, что Николай пока не мог понять, так это то, зачем он сюда приехал.

«Может, я здесь застал грабителей, и это они со мной так? — подумал Николай. — Тогда где эти юрики? Скрылись, а меня связали, чтобы не дергался? Значит, надо ждать, когда приедет сюда Володя или появятся строители, которые где-то тут должны вести ремонт. Но сколько же так томиться? Сейчас вечер, сегодня уже вряд ли кто появится. Значит, до завтра…».

С этим невеселыми мыслями, Николай стал осматриваться, насколько это было в его положении возможно. Он оглядел кухню, часть коридора и смежной комнаты, видимые с его места. В какой-то момент времени он подумал, что следов какого-либо ремонта в доме не видно, не было и сопутствующих ему атрибутов — краски, известки, штукатурки. И это показалось ему странным. Страшно хотелось закурить — так всегда было, когда он попадал в какой-либо переплет или сталкивался с серьезными затруднениями, но и этого он не мог сделать.

Вдруг его взгляд упал на вешалку в коридоре, на приступке которой стоял какой-то, коричневой кожи, саквояж, но главное, что он бросилось ему в глаза — это висевший белый медицинский халат, а также медицинская шапочка и рыжий парик, лежащие под ним на приступке. И Николай все окончательно вспомнил. Вспомнил и услышанный им стон Ксении и то, зачем он сюда приехал вообще.

Николай утробно зарычал и попытался еще раз вырваться из своих пут. Кровь от напряжения застучала в его висках, он весь побагровел, даже из носа закапала кровь, но опять ничего не получилось. Николай завыл от безысходности и откинулся в изнеможении на спинку стула. Мысли бешено бились в его голове, словно стайка вспугнутых птиц, внезапно накрытых черным покрывалом. Теперь он окончательно утвердился во мнении, что его подозрения оказались верными.

В этот момент послышались тихие шаги. На кухне появился Васильев. Судя по походке, он был слегка пьян, на Николая взглянул мельком только раз и отвел глаза в сторону.

— Не надо было тебе приезжать сюда, Коля, ох как не надо, — глядя в пол, сказал он. — Я не хотел вот так вот. Видишь теперь, что из этого получилось?

Николай, вперившись взглядом в друга по волчьи, исподлобья, покрыл его отборным матом, но из-под заклеенного скотчем рта слышались лишь нечленораздельные звуки. Его душевное состояние было удручающим, именно сейчас он понял: нет ничего болезненней для мужского сердца, чем предательство друга.

— Я с тебя сейчас сниму липучку, и мы поговорим, — тихо проговорил Васильев после некоторого молчания. — Только ты успокойся, не кричи и не мечи, это не поможет. Но зато, может, мы поймем друг друга. Хорошо?

Володя оторвал глаза от пола, и Николай увидел в них страдание. Николай кивнул, но продолжал сверлить собеседника холодным, уничижающим взглядом.

Васильев обошел его и сзади и быстрым движением руки, сорвал с губ Николая скотч.

— Выпьешь чего-нибудь? — спросил он.

— Я бы с удовольствием перегрыз тебе глотку, сволочь!

— Я знаю, на твоем месте я бы поступил точно так же. Может, ты еще и сделаешь это, — как-то обреченно отозвался Володя. — Только давай все же поговорим сначала.

— Что с Ксенией? — взревел Николай.

— Успокойся, с ней все в порядке, она в дальней комнате, но не связана, просто прикована наручником к кровати.

— Дай мне с ней поговорить, падла!

— Она тоже со скотчем на рту.

— Дай мне, только перекинуться с ней парой слов, иначе разговора с тобой никакого не будет! Ты понял, сука? — Николай дернулся на стуле, пробуя безуспешно вскочить и забыв, что накрепко к нему привязан.

— Но разве это снимет проблему, Коля? — мягко тронул его за плечо Володя, но тут же отдернул руку, когда Николай тут попытался вцепиться в нее зубами. — Ладно, только в память о нашей дружбе… Бывшей дружбе, как я теперь понимаю… Я сейчас пройду к ней, сниму наклейку, открою дверь комнаты и дам вам минутку поболтать. Если вы обоюдно дадите мне слово, что не будете больше общаться, кричать, звать на помощь и прочее, то тогда мне не придется вести в подвал Ксению и запирать ее там.

Он ушел и через некоторое время Николай услышал рыдающий голос Ксении:

— Коля, родненький мой, со мной все в порядке! Как ты?

Услышав голос жены, Николай воспрял духом:

— Сенюра, дорогая моя! Не плачь! Все хорошо! Все будет хорошо! Ты не волнуйся, я сейчас все утрясу.

— Я знаю, знаю, родной! Этот негодяй заставил меня написать тебе то письмо, я была вынуждена. Я боялась за Вадика, он пригрозил, что…

— Все, переговоры закончены! — прервал пленницу Володя. — Сиди тихо, Ксения, прошу тебя, иначе мне опять придется заклеить тебе рот.

Рыдания пленницы сменились натужным, сдерживаемым стоном, затем Николай услышал стук захлопнувшейся двери, металлический звук запираемого на ключ замка, усталые приближающиеся шаги, и на кухне снова появился Васильев. Он тяжело осел на табуретку у стола, плеснул себе в бокал вина, сделал им жест в сторону Николая, будто чокался с ним, выпил и закурил сигарету, невидяще смотря в пепельницу.

— Помнишь, Коля, — не отрывая от пепельницы глаз, заговорил Володя, — по малолетству, когда ты еще был ничто и никто, я заступился перед шпаной за тебя? А ты подошел ко мне и при всех поцеловал. Я разозлился на тебя за такой твой поступок, помнится, оттолкнул, отругал. Я же был не девчонка и не педик, чтобы меня целовали — мало ли что пацаны могли подумать. Но в душе я был очень тронут, я так растрогался, что едва не расплакался, ведь до этого меня никто никогда, кроме матери, не целовал, да и то это было давно — в детстве.

— Зачем же ты все хорошее теперь перечеркнул, падла? — презрительно и теперь равнодушно, к этому тоже дорогому когда-то и ему прошлому, отозвался Николай.

— Я оказался перед нелегким выбором, поверь мне, Коля: либо Кира — либо ты. Я выбрал Киру. И совместить здесь и то и другое не представлялось возможным. Разве что только смягчить последствия. Думаю, на моем месте ты бы поступил точно так же.

— Ты сам-то хоть понимаешь, что совершил преступление? Ведь теперь тебя ждет тюрьма! Отпусти нас с Ксенией, и я не буду заявлять в милицию. Дружбу нашу этим уже не вернешь, но зато сохранишь себе свободу.

Володя напряженно засмеялся:

— Тюрьма для меня теперь не самое страшное. Для меня гораздо страшнее другое: вот если бы я, например, потерял все свои деньги, я бы не потерял ничего, но когда я потерял друга, я потерял половину из всего, что имел. У меня такой второй половиной осталась одна Кира.