— Не я в этом виновен, — угрюмо отозвался Николай.

— Как ты обо всем догадался, Коля?

— Сначала скажи мне, падла, что ты задумал? Зачем ты похитил Ксению? Хотел свалить на нее свое убийство? А что дальше? Ты бы и ее убил? Ведь вечно бы ты ее прятать не мог.

— Ничего такого я с ней делать не собирался. Она бы написала тебе еще одно, прощальное, письмо и уехала. Вот и все.

— На тот свет или к крокодилам в Африку добровольно? — с жестким сарказмом спросил Николай.

— Конечно, нет, не по своей воле, но живая и невредимая.

— Дурак ты, Вова! Она бы все равно вернулась! Кроме меня, у нее есть наш сын.

— Нет, Коля, оттуда — нет, не вернулась бы, — наконец, поднял на Николая глаза Володя.

— Не понял. Обратно не возвращаются только с одного известного всем места.

— Есть и другие места, прекрасные места, можно сказать, райские, — уклончиво ответил Володя, тяжело сипя. — Я тебе все расскажу. Но ведь ты еще не ответил на мой вопрос: как ты на меня вышел?

Николай хотел выругаться и послать собеседника ко всем чертям, но вдруг подумал, что затяжной беседой выиграет время, которое могло бы пригодиться для того, чтобы что-нибудь придумать и предпринять, а, может, и усовестить или разжалобить, теперь уже, бывшего своего приятеля.

— Хорошо, давай откровенность за откровенность. Я тебе все, ты мне — тоже!

— Будь по-твоему.

— Первые подозрения у меня возникли тогда, когда ты повез меня на труп Дагбаева. Ты повел машину, но не спросил меня нового адреса Дагбаева, а ведь он тебе был неизвестен! Дагбаев лишь незадолго перед этим сообщил мне его по телефону и просил никому о нем не рассказывать. Значит, он чего-то или кого-то боялся. Жаль, что в тот момент я не обратил внимания на эту деталь, голова была другим забита, догадка пришла ко мне только сегодня. Выходит, ты и Дагбаева прикончил? Сколько же на тебе крови, Вова?

— Та-ак, еще что? — скрипнул зубами Володя, не ответив на прямой вопрос.

— Еще? На дне рождения Киры я заметил в вазе очень редкие у нас в городе конфеты — «Азалия». А до этого я их видел в комнате убитого и подумал, что у них имеется только один шанс из тысячи не быть из одного и того же источника: либо ты угощал ими Федотова, либо он тебя, — с убийственной интонацией в голосе продолжал Николай.

— Как ты попал в комнату убитого? Она же опечатана.

— Разве в этом дело? Я говорю про конфеты…

— Это не доказательство.

— Да, лишь косвенное, но оно бы не было им вообще, если бы не смерть Федотова. Понятно, что ты его порешил. За что? Ведь с этого все началось.

— Дальше…

— В тот день, когда мне пришло письмо от Ксении, ты приходил в наш дом.

— Это менты просекли?

— Какая теперь разница? Это что, очередное совпадение?

— Я мог просто зайти попроведать тебя, узнать, что и как с Ксенией.

— Держать ее на привязи, как собаку и идти ко мне проведывать? Это верх цинизма!

— Я только вел свою игру.

— Странно: раньше, прежде чем зайти ко мне, ты, обычно, звонил. Кроме того странно и другое — ты умолчал о том своем визите.

— Так бывает — нужды не было. И это все, что ты нарыл на меня?

— Почти. Но все эти прямые и косвенные улики сложилось в цельную картинку только сегодня вечером, когда я ждал тебя у вас с Кирой дома. Я бы просек ситуацию гораздо раньше, но как только мои подозрения натыкались на тебя, я их все отметал, как нелепые. А когда пару часов назад я увидел тут рыжий парик и медицинский халат, у меня уже не было никаких сомнений в твоей виновности.

— Черт, ты и про это выведал! — Володя напряженно засмеялся. — Разведчик! Откуда?

— Рассказали, мир не без добрых людей.

— Понятно, — Васильев протяжно вздохнул и, опустив голову, стал растирать себе колени, словно у него затекли ноги. — Что ж, теперь настала моя очередь говорить. Да я совершил преступления, но, может, Коля, ты меня поймешь…

— В любом случае, ни одно преступление себя не окупает — это закон.

— Выпьешь?

Николай помотал головой.

— Закуришь?

Николай кивнул.

Васильев, обойдя стол, вставил ему в губы только что прикуренную сигарету.

— В моей душе есть нечто такое, что я принес еще из Ленинграда, — вернувшись на свое место и отхлебнув из бокала, начал свое повествование он. — Все началось с моей любви к Ксении, хотя, преддверием ко всему этому было, пожалуй, мое знакомство с Федотовым. Когда я приехал в Ленинград поступать в институт, то, не успел сойти с поезда, как столкнулся на перроне с мужичком лет пятидесяти, невысокого роста, крепким таким, по виду — бурятом или монголом. На груди у него табличка висела — «Сдаю жилье». Я хотел, было, пройти мимо, полагая, что институт даст мне место в общаге, но он словно загипнотизировал меня своими черными глазами — есть в нем что-то такое. Я и остановился, рот открыл, заговорил.

Спросил его — что, мол, почем? Тот сразу признал во мне абитуриента, спросил — откуда? Из Новосибирска, отвечаю. Бурят говорит, что знает этот город, хороший город, люди в нем хорошие, неиспорченные, ученые в Академгородке известные живут — академик Лаврентьев, там, другие, спортсмены хорошие — команда «Сибирь» хоккейная, боксер молодой, но уже известный — Николай Север. Я ему говорю, мол, Север мой лучший друг. Монгол: «Да ну?» Я ему: «Мамой клянусь!» Он говорит, в таком разе, мол, квартиру тебе своего брата бесплатно сдам на время экзаменов, на северах тот калымит, не скоро вернется. Это пока я с общагой не определюсь, все равно, мол, там мест на всех абитуриентов не хватит. Одно условие поставил — никого туда никогда не водить и цветочки дома поливать, а то ему, вроде, некогда мотаться из одного конца города в другой.

Это, как ты, наверное, понял, и был Федотов Харитон Иринеевич, так мы с ним и познакомились. Квартира, куда он меня вселил, была двухкомнатная, полногабаритная, и для меня, привыкшего к тесноте, хоромами показалась. Цветов там действительно было много, да таких редких которых я никогда не видывал. На самом деле, это оказывается, такие карликовые деревца были. Но не это в нашем знакомстве было тогда главным. Понимаешь, я по конкурсу в ЛЭТИ не прошел. Собирался уже уезжать, а ключи он мне наказал, если что, ему привезти в зоологическую лабораторию Академии наук, где он завхозом работал. Я и приехал, а там, оказывается, лаборатория размещалась в бывшем буддийском дацане, ну, не важно, короче, нашел его. Он порасспросил про мою беду, почему уезжаю, взял мой аттестат, все остальные документы и наказал ждать его до завтрашнего вечера.

Николай, слушавший своего пленителя вполуха, тем временем напряженно размышлял, что бы такого можно было предпринять, чтобы получить свободу. Мысли крутились в его голове, как лихо закрученные футболистом мячи, но реальных задумок пока не находилось. С досады он даже выплюнул сигарету.