вместе с украинской семьей и организовали для них уроки английского языка. Несколько человек из малочисленной русской общины предложили свои услуги для присмотра за ними, девушки из украинской общины были ими очарованы и влюбились в них. И все равно та осень в Лондоне не стала для них удачной.

Рано утром они должны были идти в школу и возвращаться домой во второй половине дня. Казалось, все идет хорошо, но через две недели из школы сообщили, что двое русских учеников там почти не появляются. Выяснилось, что вместо занятий они брали бутылку и шли в парк. Оказавшись в центре внимания мировых средств массовой информации, парни уверовали в собственную значимость и в то, что закон для них не писан. Следовательно, можно было не тратить усилия на то, что не сулит ни водки, ни женщин. Раз в несколько дней я получал известия об их очередном «подвиге».

Однажды душным вечером Игорь и Олег сидели в пивной на лондонской набережной, и им взбрело в голову раздеться и поплавать в Темзе. Сообщение об этой выходке появилось в «Таймс» в колонке светской хроники. В Ричмонде, рядом с полицейским участком, они нашли украинский бар, хозяйка которого по доброте дала им скидку на выпивку; в результате они напились до бесчувствия и провели ночь в баре на полу. Еще один случай произошел у входа в пивную: увидев, что все столики заняты, друзья попытались выгнать нескольких мирных посетителей. Они взяли моду выкрикивать на улице оскорбления в адрес чернокожих, за что их дважды избили. 29 сентября они поссорились и подрались друг с другом, не сойдясь во мнениях об украинском национализме. В результате они ночевали в тюрьме, в соседних камерах.

Из таких маленьких историй, регулярно попадавших в газетные сводки, складывалась определенная картина. Это становилось опасным. Ведь если так будет продолжаться, западные правительства не захотят принимать дезертиров из Советской Амии. Ребята быстро сообразили, чем мы озабочены и почему не хотели каждый раз обращаться в полицию, поэтому они обнаглели, стали меньше думать об учебе и будущей работе, более настойчиво требовали денег и выпивки. Они поняли, что мы обеспокоены их поведением, и использовали это обстоятельство, чтобы время от времени извлекать для себя пользу за наш счет.

Ситуация осложнялась неподдельной тоской, которую Игорь и Олег испытывали от одиночества, оторванности от русского общества и в результате отказа от опиума. Они были простыми сельскими парнями и чувствовали себя неуютно в огромном чужом городе, когда оказывались в центре внимания. Ребята никак не могли приспособиться к английскому образу жизни. В лучшем случае они проводили время в гостях у русских друзей, где смотрели видеофильмы, а в худшем — дебоширили.

Казалось, единственным выходом было найти для Игоря и Олега жилье в США или в Канаде. Они не могли жить в Англии, в большом городе, в золотой клетке под пристальным вниманием прессы, зато по другую сторону Атлантики были большие русские общины и бескрайние просторы с фермерскими хозяйствами. Парни посетили украинский фестиваль в Манчестере, с удовольствием ездили верхом в гостях у Маши. Это было связано с воспоминаниями о родном доме, которые нелегко было воплотить в жизнь в Англии. На просторах Северной Америки им дышалось бы гораздо свободнее.

Я не видел для них в Лондоне никаких перспектив и 4 октября написал о своих опасениях министру внутренних дел Леону Бриттану. Я писал, что решение не определять их под надзор служб безопасности было правильным. Молодые люди не были перебежчиками или бывшими агентами КГБ. Они не сами выбрали Англию. Они хотели вырваться из афганского плена и попали в Англию только потому, что я подал эту идею.

У английских налогоплательщиков не было серьезных причин оплачивать «опекунов» из МИ-5, которые «раскалывали» бы ребят и держали от греха подальше где-нибудь «в надежном месте». Заботу о бывших пленных поручили частным лицам. Между тем выяснилось, что эта забота тяжким бременем легла на плечи упомянутых частных лиц. Ребята нуждались в круглосуточном надзоре, оберегавшем их от неприятностей в большом городе. В Канаде у них было бы меньше соблазнов. Казалось, это единственный способ обеспечить их будущее.

Тем временем череда внешне не связанных между собой происшествий показала, что КГБ действует активнее, чем обычно. В сентябре 1983 года Олег Битов, штатный сотрудник «Литературной газеты», находившийся тогда в Венеции, решил не возвращаться в СССР, затем приехал в Англию и целый год писал жесткие статьи об уничтожении советским режимом русской культуры. И вдруг 10 сентября 1984 года он исчез из своей квартиры в Чиме, под Лондоном, оставив на банковском счету 40 000 фунтов и бросив свою припаркованную в неположенном месте «Тойоту».

Через неделю, по старой доброй традиции, Битов «всплыл» на московской пресс-конференции, где рассказал, как год назад в Венеции на него напали английские агенты, накачали наркотиками и силой привезли в Великобританию. Он назвал имена нескольких агентов английской разведки и кое-какие адреса. Он сказал, что его антисоветские статьи были написаны в результате шантажа со стороны английских спецслужб. Он был обязан подчиняться приказам и ждал удобного случая, чтобы вернуться на родину. Неожиданное возвращение Битова так и не удалось полностью объяснить. Его английские друзья предполагали, что он был разочарован жизнью в Великобритании и соскучился по пятнадцатилетней дочери Ксении, которую как-то назвал «самым дорогим существом на свете». Но нигде не осталось никаких свидетельств, как он покинул Великобританию и почему сделал это так неожиданно, оставив деньги и ценную собственность. Здесь явно чувствовалась причастность КГБ.

Итак, появились признаки того, что агенты КГБ прибыли в Лондон для присмотра за овечками, отбившимися от стада. В конце октября до меня дошли слухи, что Игорь и Олег встречаются с подозрительными людьми в подозрительных местах. Говорили, что человек, приехавший с советской торговой делегацией, покупал им в барах выпивку и давал кассеты с ностальгическими русскими песнями о солдате, который тоскует по родине: «А я в Россию, домой хочу, я так давно не видел маму…» Парни привезли эти песни с собой в Актон и без конца слушали их.

Мы предостерегали ребят от таких встреч, но следить за ними день и ночь не могли. Они достигли той стадии, когда забота старших их раздражала. К тому же у нас не было ни права, ни власти указывать им, с кем они могут видеться, а с кем нет. Они больше не нуждались в добрых советах. Между тем пришли плохие новости. При оформлении их въезда в Канаду частью процедуры была