— Так мы ни к чему не придем, — возвестила психотерапевт. Спорить я не стала, но обрадовалась тому, что молчание нарушила именно она. — Мы не достигнем прогресса, если вы будете отказываться сотрудничать, — ядовито заметила Эвелин Грин.

А ее профессиональная гордость дала крошечный сбой!

— Я выбираю амбулаторное лечение, которое мне предложили в качестве альтернативы, — парировал я.

Эвелин прищурилась и взглянула на элегантные золотые наручные часики.

— У нас мало времени.

— С чего мы начнем? — поинтересовалась я.

— Решать вам.

Я откинулась на спинку стула и погрузилась в размышления. Столько вариантов… Но скандал в холле переполнил мою чашу терпения.

— Давайте выберем традиционный путь и побеседуем о моей матери, — вынужденно пошутила я.

— О вашей матери?

— Вы говорили с доктором Тэлберт о моем прошлом?

— Предпочитаю иные методы работы. Я вас слушаю.

Ух ты. Слишком много у меня накопилось… Я даже не могла сказать, люблю ли я Лану, но она мне определенно не нравилась.

Я все еще путалась в поиске нужных слов, когда прозвенел колокольчик, возвестивший об окончании сеанса. Типовой вариант.

Доктор Грин взяла свой смартфон.

— Вас устроит ближайший понедельник? Одиннадцать пятнадцать, к примеру? За выходные вы успеете подумать, — заявила она и уставилась на меня в упор. — Кроме того, я считаю своим долгом еще раз попытаться убедить вас в необходимости госпитализации…

«Напрасно, доктор Грин!» Я отрицательно помотала головой.

Она едва слышно, но недовольно фыркнула.

— Ладно. До понедельника.

И врач внесла дату и время сеанса в календарь смартфона.

Думая о матери, я повела «Миату» по главному шоссе. На трассе возникли пробки, значит, шопинга у меня не получится. Прощай, приличная одежда. Времени оставалось в обрез, а мне еще надо обязательно поесть и успеть в церковь до заката.

Вероятно, Лана пустилась во все тяжкие. Конечно, у меня не было доказательств, но я не сомневалась в том, что именно она устроила слив информации. Это так… похоже на нее. Проклятье.

Но я не должна чересчур беспокоиться. Бог свидетель: мать уже предавала меня.

Но почему я до сих пор не привыкла к ее фокусам? Наверное, я не желала прощаться с надеждой. Возможно, она изменится, прекратит пить и станет той мамой, которую я помнила.

От досады и злости я рассвирепела.

— Повзрослей, Грейвз, — строго произнесла я вслух, свернув на Тридцать восьмую авеню — самую тяжелую дорогу к Старому городу. — Лану не переделаешь.

А может, прежде я смотрела на нее сквозь розовые очки, и лишь мой отец имел на нее хоть какое-то влияние?

Я обнаружила аптеку и, не выходя из машины, приобрела питательные напитки и жидкие поливитамины. Выпив две бутылочки молочного коктейля, приняла дозу витаминов еще на стоянке. Мне предстояло добраться до обители и увидеться с бабушкой.

Поэтому я сосредоточилась на маршруте. Совсем не хотелось здесь заблудиться. Раньше в Старом городе квартировали «синие воротнички». Тогда бандитские шайки еще не расплодились, а вампиры и монстры существовали только в сказках.

Церковь Христа Спасителя — простое белое здание, выстроенное из кирпича и досок. Возле храма есть парковка (правда — без асфальта), но здесь не найдешь ни клочка мусора. Окна чисто вымыты, а створки деревянных дверей сияют свежим лаком. Однажды какой-то парень изрисовал их граффити, и преподобный Ал поймал его за этим занятием. С одобрения матери подростка заставили выдраить пол в алтаре зубной щеткой, а пока тот трудился, отец Ал читал ему главы Священного Писания. Моя бабушка клянется, что мальчишка посещает все воскресные службы.

Я припарковалась между стареньким «Шевроле» преподобного Ала и «Олдсмобилем» моей бабушки, который вернули после конфискации. На западе догорали последние лучи заходящего солнца. Я решила, что моя «Миата» будет в безопасности, ну а мне надо поскорее оказаться на святой земле.

Когда кошмар закончится, я непременно с кайфом прокачусь вдоль побережья. А пока придется ограничиться прогулками при луне.

Ничего, справлюсь.

Сегодня я последую совету дяди Сала и лягу на дно. И если сверхвампирша захочет поохотиться на моих родных, я ее к бабуле и близко не подпущу.

Я торопливо зашагала по гравию к парадным дверям. На окрестных улицах оранжевым галогенным светом зажглись уличные фонари. Я потянула на себя дверную ручку, переступила через порог и… едва не налетела на собственную мать.

Стоило мне ее увидеть — и, эмоции нахлынули волной. Злость, отчаяние, жалость, а еще сильная, болезненная тоска.

Лана была в своем репертуаре: препиралась с бабушкой и говорила на повышенных тонах. Язык у нее уже слегка заплетался. Судя по одежде, она намеревалась скоротать вечер в одном из клубов. Лана вырядилась в декольтированный топ с леопардовым рисунком и черные джинсы в обтяжку. Завершали наряд туфли на металлических шпильках и сумка в тон. Нет, она не выглядела уличной проституткой, но ее пышные формы и выбеленные перекисью водорода волосы действительно выбивались за грань приличий.

Четырехдюймовые каблучищи? Я бы и трезвая такую обувь не отважилась примерить. Но, как ни крути, это же моя мама.

— Не могу я оста-атша. Лелия зайдет, начет ру-уга-атша.

— Ты опоздала.

Лана обернулась и вытаращила глаза в нескрываемом страхе, что выдало ее с потрохами.

Слово взяла моя бабушка. Она поправила свой кардиган ручной вязки и произнесла:

— Вампирша гонится за Селией и теми, кто ей дорог. Ты должна здесь переночевать.

Бабушка говорила очень твердо, выпрямившись во весь свой скромный рост. Она и не думала сдаваться.

— Ну-у… тогда мне не-ечего боя-атша. Вшем ижвештно, что мо-оя дражайшая дочшенька плева-ать на меня хо-отела.

Ее глаза наполнились крокодиловыми слезами.

— Хватит чушь нести, мама, — процедила я сквозь зубы. Порой я ее почти ненавижу. — Никого ты не обманешь. Кроме того, если бы у тебя имелись официальные водительские права, за руль тебе сейчас нельзя. Ты пьяна.

— Я не пьяная! — сердито заявила она.

— Разумеется, — хмыкнула я.

Бабушка и преподобный Ал посмотрели на меня укоризненно.

— Н-е-ет, — заупрямилась Лана. — Мне по-ора.

И она прошествовала мимо меня, плечом толкнув дверь.

Я бросилась за ней. Я выскочила из церкви как раз в то мгновение, когда моя мать застыла как каменная, примерно в шести футах от границы церковного участка.

«О нет…»