– Уверяю, что не в Темпле. Я ушел из коллегии в Линкольн-Инн незадолго до шести, немного посидел с журналистом Питом Маквайром в «Уиг энд Пен», где мы пропустили по рюмочке, и вскоре после семи тридцати уже находился дома. В четверть девятого у меня была назначена встреча в Центральном зале парламента с четырьмя избирателями. Они заядлые охотники и хотят, чтобы я на государственном уровне озаботился будущим этого спорта. Я покинул дом без пяти восемь и шел пешком до парламента по Джон-Ислип-стрит и Смит-сквер. – Он выдвинул ящик стола и вытащил оттуда сложенную вдвое бумагу. – Здесь написаны имена избирателей на тот случай, если вы захотите проверить информацию. Прошу, проявите при этом такт. Я никак не связан со смертью Венис Олдридж. И сплетни вокруг этого дела с упоминанием моего имени весьма мне повредят.

– Если сплетни пойдут, то не мы будем их источником, – сказал Дэлглиш.

– Я могу подтвердить, что муж вернулся домой до семи тридцати и около восьми ушел в парламент, – спокойно произнесла миссис Ролстоун. – Через час он был дома. Вечером никто не звонил. Была пара звонков, но они относились ко мне.

– Был еще кто-нибудь в доме между половиной восьмого и девятью часами, когда вернулся ваш муж?

– Никого. Я держу кухарку с постоянным проживанием и приходящую служанку. В среду у кухарки свободный вечер, а у служанки рабочий день заканчивается в пять тридцать. По средам я сама готовлю мужу ужин в том случае, если у него нет встреч или дел в парламенте. Обычно мы предпочитаем ужинать дома – но такая возможность выпадает редко. И после одиннадцати, когда я легла, муж тоже из дома не выходил. Тогда ему пришлось бы пройти через мою спальню, а я сплю очень чутко и обязательно бы услышала. – Она невозмутимо посмотрела на Дэлглиша и спросила: – Вы ведь это хотели знать?

Дэлглиш поблагодарил ее и вновь обратился к Марку Ролстоуну:

– Вы, конечно, хорошо узнали мисс Олдридж за четыре года знакомства. Ее убийство вас поразило?

– Чрезвычайно. Естественно, я испытал обычные в таких случаях эмоции – ужас, шок, боль, когда умирает близкий человек. И конечно, был поражен. Это обычное чувство, когда случается что-то противоестественное и страшное с кем-то, кого ты знаешь.

– У нее не было врагов?

– Никого, кто бы до такой степени ее ненавидел. С ней было трудно – ну а с кем легко? Честолюбивые, успешные женщины часто вызывают зависть, раздражение. Но я не знаю никого, кто желал бы ей смерти. Хотя, возможно, я не тот человек, который вам нужен. В «Чемберс» расскажут больше. Может, это покажется странным, но последние два-три года мы редко виделись, а при встрече говорили – если говорили – не о личных вещах. У каждого была своя частная жизнь, и между нами существовал негласный союз – не упоминать об этом. Она говорила, что дружит с Дрисдейлом Лодом, и еще я знал, что у нее непростые отношения с дочерью. Но у кого простые отношения с взрослеющими подростками?

Говорить больше было не о чем. Детективы попрощались с Люси Ролстоун, а ее муж проводил их до дверей. Открывая дверь, он сказал:

– Надеюсь, все это сохранится в тайне. Мой рассказ касается только моей жены и меня – никого больше.

– Если ваш роман с мисс Олдридж не имеет отношения к этому делу, можете не беспокоиться, – сказал Дэлглиш.

– Никакого романа не было. Он закончился больше года назад. Мне казалось, я дал это ясно понять. У меня нет никакого желания, чтобы на мои окна были наставлены телеобъективы, а за моей женой ходили по пятам даже в магазины, особенно сейчас, когда пресса стала так назойлива и агрессивна. Похоже, нас хотят заставить поверить, что каждый газетный магнат был девственником до женитьбы и образцом верности после нее, а каждый журналистский материал подвергается тщательной проверке. Поистине, нет предела лицемерию.

– Пока до него далеко, – сказал Дэлглиш. – Спасибо за помощь.

Ролстоун замешкался на пороге.

– Как все же она умерла? – спросил он. – Ходят разные слухи, но никто толком ничего не знает.

Не было смысла скрывать, по крайней мере, часть истины. Скоро и так все узнают.

– Полной точности до вскрытия нет, но все говорит о том, что ее убили кинжальным ударом в сердце, – сказал Дэлглиш.

Казалось, Ролстоун хотел заговорить, но передумал и дал им уйти. Когда они свернули за угол, Кейт сказала:

– Никто из парочки не выразил сожаления по поводу ее смерти. Хорошо, что хотя бы не говорили, каким первоклассным адвокатом она была. Я уже устала от этой унылой эпитафии. А насколько надежное у него алиби, сэр?

– Достаточно надежное. Но если ты имешь в виду возможный сговор супругов, чтобы убить Венис Олд-ридж, тут пришлось бы особенно потрудиться, да и жюри тоже. Люси Ролстоун – сама добродетель: ревностная католичка, участвует в полудюжине благотворительных организаций, связанных в основном с помощью детям, один день в неделю работает в детском хосписе, скромная, но умелая; все считают ее образцом жены члена парламента.

– И отличной матерью?

– У них нет детей. Наверное, для нее это большое горе.

– Вы думаете, она и на ложь не способна?

– Все способны. Но Люси Ролстоун солжет только в случае крайней необходимости.

– Например, чтобы спасти мужа от тюрьмы? Рассказ о том, как Олдридж вызвала его к себе по телефону, весьма неправдоподобен. Вряд ли она стала бы звонить вечером, без всякого предупреждения только для того, чтобы посоветоваться насчет судейского кресла. Но он поступил умно, рассказав об этом. Его объяснение изобретательно, – отметила Кейт.

– Возможно, и правдиво, – уточнил Дэлглиш. – Похоже, она хотела обсудить что-то действительно важное и срочное, но потом передумала.

– Например, помолвку Октавии? Тогда почему Ролстоун не назвал ее в качестве повода для звонка? Хотя, если она об этом не упомянула, он мог ничего не знать. Думаю, она собиралась все ему рассказать, но потом решила, что от него мало толку. В конце концов, что он мог сделать? Октавия совершеннолетняя. Но мать, судя по всему, находилась в отчаянии. Она обратилась за помощью к Дрисдейлу Лоду, но безуспешно.

– Хотел бы я знать, когда закончился этот роман, – задумчиво произнес Дэлглиш. – Больше года назад, как уверяет Ролстоун, или во вторник вечером? Наверное, только двое могли бы дать ответ. Но один молчит, а вторая мертва.

По четвергам Дезмонд Ульрик обычно засиживался на работе и не видел причины, чтобы сейчас нарушить эту традицию. Полицейские заперли и опечатали комнату, где произошло убийство, а потом ушли во главе с Дэлглишем, взявшим с собой комплект ключей. Ульрик упорно работал до семи, затем надел пальто, положил в портфель нужные бумаги и вышел, включив сигнализацию и заперев за собой дверь.

Он жил один в очаровательном небольшом доме в Челси на Маркхем-стрит. Его родители поселились здесь после ухода на пенсию отца, служившего в Малайзии и Японии; сын жил вместе с ними вплоть до их смерти, случившейся пять лет назад. В отличие от большинства людей, долгое время живших за границей, родители не привезли с собой на память никаких сувениров, кроме нескольких изысканных акварелей. Сохранилась малая их часть. Лучшие приглянулись Лу – у племянницы были поистине царственные повадки в присваивании того, на что падал ее глаз.