Один из мальчиков побежал к колодцу, остальные дети стали шустро носить из большого сарая кувшины, корзинки, тарелки, ложки. Странно, но к детям Божена обратилась на другом языке, тоже вроде бы русском, но не понятном. Как в церкви во время службы. О чем шла речь, было понятно, но не до конца. Хотя, если честно, Божена и со мной немного странно говорила. С каким-то говорком, словечки чудные вставляла.

Мы с Боженой молча стояли у стола, пока Вячко не принес кадушку с ледяной водой. Зачерпнув из нее деревянным черпаком, он принялся поливать мне на руки. Я не хотел умываться. Еще не выветрились воспоминания о том, как я замерз в колодце. Прикасаться к ледяной воде вовсе не хотелось, но не обижать же гостеприимных людей. Мало ли, какие тут обычаи. Поэтому я сполоснул руки, умыл лицо и шею. Вода оказалась холодной и на удивление приятно освежающей. После меня умылась Божена, и мы уселись за стол.

—Извини,— сказала Божена, мы сегодня огонь еще не разводили. Это вы привыкли постоянно горячее есть. У нас с этим посложнее, но все вкусное и свежее! Угощайся!

Действительно, стол, хоть был и не богатый, но очень самобытный. А главное — пальчики оближешь! Была подана вкуснейшая копченая щука. Как по мне, так копченая рыба вкуснее, когда остынет. Еще были окрошка на квасе, печеная репа, маринованные сморчки, листья какого-то салата, сметана, каравай, чаша с медом, крынка молока и кувшин со сбитнем.

Дети тоже сели за стол, и Божена принялась руководить процессом приема пищи. Да, это Вам не армейская столовка. Помню, в учебке, особенно в начале, заведут сержанты нас в столовую. Там уже на столы все накрыто. По четыре человека за стол. В ряд два стола. Одна кастрюля супа на ряд, остальное наставлено, как придется. Стоишь, ждешь, когда команду садиться дадут. Как дадут, так под шумок каждый норовит к себе поближе подвинуть приглянувшееся второе и салат. А, когда давали команду приступить к приему пищи, так все, не стесняясь, хватали лучшие куски хлеба, стаканы с киселем или компотом. Такие баталии разворачивались. Молчаливые, яростные, молниеносные и справедливые. А потом только брались за суп. Супа всем хватало. Помню, у нас во взводе боец был нашего призыва. Морозов. Мороз, значит. Мы старались за обедом как можно дальше от него оказаться. Он, когда к столу подходил, у него глаза буквально безумели, таращились с жутким, каким-то животным вожделением на скромную солдатскую стряпню, которую он потом грубо хватал и непристойно жадно пожирал. Не было в этом ни малейшей игры, ни капельки соревнования, как у других. Никакого достоинства. Только голый инстинкт выживания.

Божена создала за столом атмосферу добродушия. Начали с кружки молока с хлебом и медом. В принципе, и этого было достаточно, чтоб насытиться, но Божена решила не останавливаться. Пока мы усваивали молоко, она не спеша разлила по тарелкам окрошку, попутно рассказывая про свое хозяйство. Оказалось, что большой сарай — это их дом. Что в нем стоит печь, которая топится по-черному. Что они живут тут вшестером. Родители детей еще вчера ушли за Клязьму по землянику и на зверя охотиться. Будут к вечеру.

После окрошки, в которой вместо привычной колбасы и картошки были мясо и репка, я в очередной раз почувствовал насыщение, но отказаться от щуки и грибов со сметаной не смог. Печеная репа тоже оказалась на высоте, хотя горячей она была бы, гораздо вкуснее. Накормив нас, Божена велела детям убирать со стола, оставив только кувшин со сбитнем.

—Он немного хмельной,— пояснила она, налив мне в кружку.

У нас в Судогде вообще-то в ходу больше пиво или медовуха. Сбитень я пробовал только раз, когда отец с матерью куда-то в монастырь ездили. И оттуда привезли. Но тут совсем другой напиток был. На меду, терпкий и сладкий, и немного пряный. Даже не знаю, как толком объяснить. Очень вкусный!

—Ну, так вот,— начала Божена,— тебя, должен интересовать вопрос, когда!

—Ну, понятно, что с того, момента, как я последний раз был у себя в квартире, прошло какое-то время. Месяцев пять. Сейчас ведь июнь? А так как я в своей одежде, и она выглядит почти так же, как раньше, не износилась, не истерлась, значит, все еще тот же год. Поэтому меня больше интересует вопрос, где я… И как тут оказался…

—Вот тут ты ошибаешься,— возразила Божена, как только я закончил свою тираду,— Сейчас и правда июнь или, как у нас говорят, червень. Но год другой…

—Неужели прошло больше года?— испугался я.

—Нет, сейчас не будущее, а прошлое. Наше настоящее. Как раз конец тысячелетия с рождения Господа нашего Иисуса Христа,— как-то чересчур безэмоционально объявила Божена и перекрестилась.

Я испытующе и тревожно посмотрел на нее. Она спокойно выдержала мой взгляд, изредка кивая, как бы подтверждая свои слова.

—Не может быть,— твердо заявил я.

—Удивительно, но так и есть,— вздохнула Божена,— а находимся мы как раз в том месте, где, спустя тысячу лет, будет стоять Шурин дом.

—То есть мы во Владимире тысячу лет назад?— уточнил я, не веря ни единому слову.

—Ну, города Владимира еще нет. Но там, на горе, у Колязмы, где будет стоять Успенский Собор, есть мерянская деревня. А рядом уже давно селятся кривичи. Они вместе с мерянами рожь сеют. Отсюда и пойдет Владимир.

—Подождите-подождите!— воскликнул я, улыбаясь и давая всем видом понять, что меня не проведешь.— Вы серьезно? Вы думаете, я поверю, что сейчас какой-то там 979 год?

—Точный год не назову. Но Владимир уже народ крестил.

—Хотите сказать, что я, каким-то чудесным образом, переместился на тысячу лет в прошлое и общаюсь со своими предками?— я от волнения даже вскочил из-за стола.

—Ну, ты же видишь, как мы с Шурой похожи. Да и с тобой тоже! Потому что — родня. Так что да, выходит, ты разговариваешь с предком…

—Но ведь это нелепица какая-то, как такое возможно?

—Пути Господни неисповедимы,— устало сообщила Божена,— да ты присядь, в ногах правды-то нет.

—Хорошо,— кивнул я, усаживаясь обратно на скамью,— но с чего Вы вдруг взяли, что я из будущего? А, скажем, не из прошлого, или из другого района?

—По одежде твоей. А еще Шура ведь бабка твоя?

—Допустим…

—Ну, а я ей — пращурка.

—Ну а это Вы с чего взяли? Постойте, а как Вы встречались с тетей Шурой? Как она к вам попадала?

—Так же, как и ты. Через печь и колодец.

—Не понял…

—Ну, ты здесь как очутился?— терпеливо стала объяснять мне Божена.— Залез в печь, которая у Шуры в подвале стоит, прополз через горнило, полз-полз и оказался в нашем колодце. Так и Шура.

—Вы хотите сказать, что тетя Шура самостоятельно могла выбраться из колодца?— с сарказмом спросил я, вспомнив, как сам еле-еле осилил этот путь.

—Нет, конечно,— не обращая внимания на мое недоверие, ответила Божена,— разве что по молодости. А так, она обычно свистела, и мы ей веревки в колодец кидали, а потом — вытаскивали.