На другой день я продолжил немецким летчикам свою «лекцию» о Советском Союзе. Рассказал о коммунистической партии, ее ведущей роли в государстве и о Сталине. Ответил на вопросы об организации и работе промышленности в стране, о системах оплаты в ней труда и об отдыхе трудящихся, а также о среднем и высшем образовании. Особо коснулся национального состава СССР, расшифровав по-немецки значение каждой буквы в этом его кратком обозначении. Военных вопросов вообще не касался, объяснив, что не являюсь по ним специалистом.

Опять мне дали много сигарет, но я выкурил только две штуки, а остальные демонстративно положил в карман, заявив хозяевам, что выкурю их завтра, и, кроме того, осмелился попросить Руди дать мне пару сигар, если он их имеет, поскольку «такое курево еще ни разу в жизни не пробовал», что в действительности так и было. Тот, не говоря ни слова, вытащил из чемодана три сигары и еще дал две пачки сигарет по шесть штук в каждой. Естественно, я отдал все три сигары фельдфебелю, что его привело в восторг, так как в то время добывать такое «деликатесное» курево немцам стало очень сложно.

Вечером 7 декабря состоялось мое последнее «занятие» с немецкими летчиками. На этот раз они пожелали узнать наиболее важные русские слова, которые, возможно, им «понадобятся при дальнейшей службе на Восточном фронте». И тут я прежде всего сделал летчикам намек, чтобы они не губили зря свои и противника жизни в этой, как считаю, проигранной Германией войне и сажали свои самолеты на русских аэродромах, где им пригодятся русские слова. Каждый слушатель записал их немецкими буквами в своем блокноте.

Когда уходил от летчиков, каждый дал мне по пачке сигарет, а Руди еще, вдобавок, – пачку галет. Все врученное я с большим удовольствием вложил в общий котел своего «колхоза».

25 декабря у немцев наступил праздник Рождества. Голландцы и наши часовые поставили у себя в бараке украшенные игрушками елки. В тот день многие немцы, а также пленные не работали. На обед повара приготовили для нас густой мучной суп с кониной от молодой бракованной лошади, полученной фельдфебелем у кого-то за работу пленных и зарезанной возле кухни нашими же «опытными специалистами» из мусульман – казахом Мирзабековым и ингушем Мирзаевым.

Накануне, 24 декабря, к нам в лагерь пришли с необычной просьбой из военного городка офицер и два солдата: им понадобились красноармейские шинели. Они осмотрели все шинели, висевшие у нас на вешалке, и забрали несколько достаточно изношенных. Оказалось, в Рождественскую ночь в клубе военного городка устраивали самодеятельный спектакль, в котором его участники показывали эпизоды пребывания немцев на Восточном фронте. При этом были продемонстрированы благородство, мужество и ум германских офицеров и солдат, а также варварство, коварство, трусость, жестокость и глупость противостоящих им советских командиров и красноармейцев, подгоняемых сзади «жидами-комиссарами». Советских военных представляли самодеятельные артисты, одетые как раз в те шинели, которые были взяты у нас напрокат. Все шинели возвратили нам точно в обещанный срок.

…До наступления Нового, 1944 года остались считаные дни. Мы рассчитывали, что встретим этот год тоже на новом месте. Однако голландцы и наши товарищи не успели подготовить там кухню и еще что-то, поэтому встречать Новый год пришлось в своем же бараке, став свидетелями того, как шумно отметила эту дату какая-то часть СС, поселившаяся утром 31 декабря в бараки, расположенные напротив нашего лагеря. Оказалось, эта часть, вернее, то, что от нее осталось, прибыла из-под Житомира и Бердичева, потерпев сокрушительное поражение в боях с нашими войсками, освободившими в ноябре Киев. Об этом мы узнали, переговариваясь из-за проволочной ограды лагеря с поварами установленных недалеко полевых кухонь. Эти повара, носившие форму СС, были украинцами и русскими. Наши товарищи агитировали их бросить служить у немцев, но вскоре убедились, что эти повара – настоящие враги, особенно украинцы из Галиции.

С появлением на аэродроме эсэсовцев к ним потянулись женщины, преимущественно молодые, из Каменца и других городов. Они приносили с собой спиртные напитки и закуску, гуляли с ними и оставались у них ночевать. Когда через неделю часть куда-то отправили, нас заставили убирать опустевшие бараки. Мы нашли там и съели много остатков еды, подобрали массу окурков, вынесли около тысячи пустых бутылок, а также почти полное ведро… использованных презервативов.

При вечерней поверке 31 декабря нас поздравили с наступающим Новым, 1944 годом фельдфебель и часовые. Казенные обеды в новогодние дни, конечно, были несколько лучше, чем в обычные. Дополнительно мы готовили еду из добытых разными путями продуктов, преимущественно картошки. Спиртных напитков не было.

Переезд в новый лагерь в деревне Цшорнау был намечен на 8 и 9 января 1944 года.

В субботу 8 января 1944 года началось переселение нашего лагеря в деревню Цшорнау, расположенную по шоссе примерно в 1,75 километра севернее Каменца. В 1943–1945 годах в ней было около 30 дворов. Через деревню протекает речка Швосдорфер-Вассер (вода из-под Швосдорфа), впадающая в реку Шварце-Эльстер.

Здание (рис. 6 во вклейке) которое заняли советские пленные, было двухэтажным. На нем имелась вывеска «Gasthof» («Гостиный или постоялый двор»). Вместе с другим, тоже двухэтажным и кирпичным домом здание относилось к усадьбе крестьянки Марии Шольце – вдовы лет около пятидесяти. В это время Мария проживала вместе с дочерьми старшей Дорой моих лет и младшей, лет двенадцати, Гизелой, а также со слабоумной работницей – немкой лет двадцати пяти, которую наши пленные звали Дурочкой. Кроме них жил работник моих лет – поляк Станислав, которого местные жители уменьшительно называли Стано. Сын хозяйки Вальтер находился на фронте.

Потолки в обоих помещениях были высокими. И верхняя часть стен до потолка и он сам были покрыты белой известкой, а нижняя покрашена приятной для глаз светло-зеленой масляной краской. Пол в зале, отведенном нам в качестве казармы, был паркетным. В нем было две двери – передняя и задняя.

Я увидел над задней дверью написанное крупными коричневыми буквами изречение: «В подходящее время веселое питие делает радостным сердце как у старого, так и у молодого». Здесь располагался как до войны, так и после нее танцевально-театральный и банкетный зал или клуб. Там устраивали свадьбы, отмечали праздники.

Когда мы прибыли в этот лагерь и начали работать, местные мальчишки и девчонки прибежали к дому и, несмотря на запреты постовых и родителей, с большим любопытством наблюдали за нами. Бывало, когда мы шли строем, то дети бежали за нами до тех пор, пока конвоир не прогонял их. Ни от кого из них я не слышал в наш адрес плохого слова. Многие из них особенно запомнили меня, выполнявшего функции переводчика и старшего рабочей команды. Когда спустя 25 лет я посетил Цшорнау, эти бывшие дети узнали меня и многие приглашали к себе в гости. Замечу, что мы ни разу не видели в деревне детей в форме гитлеровской молодежи.