КЕННЕТ И ГРЕЙС

Кеннет и Грейс познакомились еще в сороковых, когда учились в колледже. Кеннет готовился поступить на медицинский факультет, а Грейс изучала историю искусства. Они подружились, случайно оказавшись рядом в автобусе по дороге домой на весенние каникулы. Кеннет догадывается, что его так привлекло в девушке. «Перед нами сидела женщина. Она никак не могла успокоить плачущую дочку. Грейс попросила подержать девочку на руках, и та начала успокаиваться. Я тогда подумал: “Такую женщину я хотел бы видеть матерью своих детей”. Но в глубине души хотел кого-то столь нежного для себя, хотя, конечно, в то время об этом не подозревал».

Кеннет тоже произвел на Грейс приятное впечатление: «Он показался мне очень нежным и добрым». Еще ей было приятно, что во время той долгой поездки он искренне интересовался статьей, которую она писала. «Мне нравилось, что он, в отличие от других мужчин, оценил мой ум». Приехав домой, она сразу же сказала родителям, что встретила молодого человека, который «хорош, как золото».

Под этим осознанным впечатлением скрывались более мощные, неявные источники притяжения. Какую детскую потребность Грейс, сама того не зная, принесла в их роман? Она была старшим ребенком, в семье росли еще сестра и брат. У них царила «смесь любви и суматохи» и было принято гордиться неординарностью и необычными занятиями. «Мы все были художниками или музыкантами, – говорит Грейс. – Очень спонтанными. Папа предлагал: “Давайте после ужина куда-нибудь поедем. Посуду мыть не надо!” – “Может, я все же ее помою?” – возражала мама. А папа говорил: “Если мы будем тянуть время, то не увидим закат”. И мы ехали на прогулку. В машине пели, царила гармония. Еще мы все пели в церкви и традиционно заканчивали наше семейное пение композицией Blessed Be the Tie That Binds[41]».

Грейс тепло вспоминает раннее детство и говорит, что была папиным «маленьким чудом». Но в пятилетнем возрасте ее ждало грубое пробуждение: родилась младшая сестра Шэрон. «Совершенно неожиданно я перестала быть центром внимания. Я чувствовала себя отверженной. Помню, думала: “Что произошло? Разве я не такая же милая, как раньше? Почему меня не любят?” Я просто не могла смириться с тем, что перестала быть фавориткой».

В матери Грейс противоречиво сочетались доброта и раздражительность. Они редко ладили. «Мама была очень сильной, и я чувствовала, что мне приходится сражаться за сохранение собственной идентичности. Я думаю, именно поэтому я стала такой бунтаркой». Отец – сердечный, заботливый, хороший слушатель. У Грейс были с ним очень близкие отношения. «Кто-то даже скажет, что чересчур. Помню, как приходила из школы, ложилась на диван, и папа чесал мне спинку. Мне это казалось совершенно естественным и приятным, но я знаю, что мама ревновала».

Спустя много лет Грейс смотрит на эту близость с некоторой тревогой. В каком-то отношении ей было от этого страшно. «Когда я выходила замуж, отец очень тяжело это переживал. Перед свадьбой он сказал мне: “Я всегда был уверен, что ты останешься дома и никогда не выйдешь замуж”. Он отчасти шутил, но мне кажется, что в его словах была доля правды».

Кроме некоторого дискомфорта по поводу близости Грейс хотела, чтобы у отца был более сильный характер. «Он был не самый волевой человек, – вспоминает она, – и если что-то шло не очень гладко, то просто исчезал. Когда мы с мамой спорили, он шел полировать машину или ухаживать за своими цветами. Он никогда не защищал меня».

Когда Грейс было двенадцать или тринадцать лет, у нее произошло религиозное пробуждение. Она пошла на специальную службу для молодежи, и присутствие Бога ошеломило ее. Она помнит обескураживающую смесь эйфории и чувства вины. «Восторга от того, что Бог на моей стороне, и вины – ведь я плохая девочка, потому что дерзко веду себя с матерью». Грейс помнит, что примерно в тот период семья собралась куда-то поехать, а она категорически отказалась. «Я пошла к себе в комнату, молилась, плакала, но не уступала. Я совершенно не понимала, в чем дело, но помню то ужасное чувство. Это был своего рода эмоциональный кризис. Я чувствовала себя “плохой”, “порочной”». Это негативное самовосприятие будет рефреном ее жизни.

Грейс часто беспокоилась по поводу своих умственных способностей, потому что родители критиковали ее за «глупые» поступки. «Дело не в том, что я была какой-то тупой, – оправдывается она. – Просто о чем-то задумывалась и делала глупости». Может быть, еще одной причиной такого мнения о себе было то, что Грейс по природе любила «делать, а не раздумывать». В детстве у нее проявлялся сильный характер, она привыкла брать на себя ответственность. На нее можно было положиться, если требовалось сделать что-то с наименьшими усилиями: после короткого планирования она бросалась в бой. Иногда Грейс гордилась своим умением выполнить задачу, но, бывало, мучилась из-за того, что не такая рассудительная и созерцательная, как другие.

Одной из ее сильных сторон можно назвать художественный дар. В молодости это оказалось для нее важно. В старших классах она была ассистентом учителя рисования в летнем лагере, и ей нравилось помогать детям выразить себя в искусстве. Позже она завоевала награды за необычные рисунки и картины в стиле сюрреализма, и искусство постепенно стало делом ее жизни.

Теперь, когда мы знаем эти факты о Грейс, посмотрим на детство Кеннета. За свою жизнь он много раз посещал психотерапевтов и во время нашей первой беседы признался, что может легко рассказать историю своей жизни. И действительно, всего за несколько минут мужчина дал подробный отчет о своем воспитании. «Моя мать была сильной, энергичной, страстной женщиной, – начал он. – Она многого хотела от жизни и от моего отца, пассивного, тихого, мягкого человека. Папа стал для меня “моделью”: у него я научился быть пассивным и тихим. От меня мама тоже многого хотела. Я боялся, что она меня съест. Теперь, во взрослом возрасте, я вспоминаю детство и вижу: просто отец о ней не заботился. Она была остра на язык, могла ранить, часто сердилась и ругала меня. Я не понимал, в чем дело, и думал, что это несправедливо. Помню, как мне хотелось иметь другую мать. У нас бывали и периоды теплых отношений, но я побаивался слишком к ней приближаться: опасался, что она съест меня на завтрак. Я даже без желания делился с ней своими достижениями, поскольку не хотел позволить ей гордиться ими».

Может показаться, что воспитание Грейс и Кеннета в целом схоже: обоим достались пассивные, склонные уходить в себя отцы и агрессивные, доминирующие матери. Но Кеннет не был близок ни к одному из родителей. Хотя он очень восхищался отцом, тот оставался на определенном расстоянии. «Мы мило проводили вместе время, но он стеснялся говорить о чувствах. Я хотел ему нравиться, хотел, чтобы он мной гордился, но папа никогда не говорил, что любит меня. О его уважении я узнавал от других, а не от него». Особенно отец остерегался гнева. «Если мне случалось сердиться, он отступал. Ту же тактику он применял в общении с матерью: когда она на него злилась, он просто уходил в себя. Когда мама начинала сердиться на меня, я пытался копировать поведение отца, но у меня не получалось».