Язык юридических документов часто похож на нашу обыденную речь, но в отношении терминов это сходство обманчиво. Они не применимы ни к чему за пределами социальных институтов и интеллектуальной системы, формируемых законодательством. Пусть вы прекрасно понимаете обиходный смысл слова murder[117], но то, что вам представляется убийством, в юридическом описании события может оказаться first degree[118], second degree[119], manslaughter[120], homicide[121] или даже collateral damage[122]. Какое именно преступление совершено, определяется правовой системой, действующей в месте его совершения, и в рамках этой системы оно определяется лишь ее дефинициями — словами, которыми написаны законы.

В первые годы XX века Фердинанд де Соссюр, профессор лингвистики из Женевского университета, прочел курс лекций о природе человеческих языков. Сам он эти лекции не записывал, но после его преждевременной смерти в 1913 году его ученики, объединив свои конспекты, составили «Курс общей лингвистики», который с тех пор лежит в основе большинства рассуждений о языке. Независимо от того, считать ли учение Соссюра истиной в последней инстанции относительно языков в целом, оно прекрасно объясняет, почему юридический язык так трудно переводить{130}.

Соссюр к тому времени уже очень хорошо изучил историю языков, но в своих лекциях по общей лингвистике он стремился объяснить, что такое язык как целое и систематизированное явление в отдельно взятый момент времени. В основе его изложения лежало новое на тот момент, революционное определение языкового знака. Языковой знак обладает как материальным воплощением в качестве цепочки звуков или письменных значков, которое он назвал означающим (по-французски signifiant), так и способностью иметь значение — означаемое, или signifié. Знак — это и не означающее, и не означаемое по отдельности, а только их объединение; в нем они связаны безраздельно, как две стороны одного листа бумаги. Однако, в отличие от сторон листа, две составляющие знака объединены между собой без всякой видимой причины — связаны, и всё. По Соссюру, у знака — пять специальных свойств. Он должен быть наследуемым, потому что языковые знаки не изобретаются в одно мгновение. Он должен быть общим, потому что смысл знаков — результат нашего соглашения об их смысле, а не решения одного человека. Он должен быть неизменным, потому что нельзя для забавы поменять стол на стул с сохранением того же знака. Он должен обладать способностью сочетаться с другими знаками при разговоре и на письме. И наконец, внутренняя взаимосвязь между означающим и означаемым, которая скрепляет их в знак, должна быть произвольной: мы не можем объяснить, почему буквы С-Т-О-Л, в отличие от всяких других, означают «стол», мы просто говорим, что это так.

Что же тогда позволяет нам узнать, что этот знак — не тот? Что стол и стул — представляют собой два разных знака? Потому что их различие — это структурная составляющая не языка в каком-то абстрактном смысле, а именно русского языка. То есть разница между звуками, представленными буквами о и у, — базовый элемент структуры русского языка, и вся структура русского языка состоит исключительно из наборов различий или противопоставлений такого основополагающего рода. Тогда язык — не что иное, как система различий, потому что знак в любом языке исчерпывающе описывается всеми теми вещами, которыми он не является. Например, английский отличает от французского и китайского специальный набор различий, из которых он построен. Допустим, смена тона происходит во время всякого разговора, но для английского она не является знаком (смыслоразличительным элементом). А вот в китайском тональность является знаком. Аналогично различие между звуками, обычно обозначаемыми как l и r, — элемент системы английского языка, но не японского. Создать карту отличий языка — значит создать карту структуры самого языка.

По Соссюру, каждый конкретный язык — система sui generis, «своего рода», иначе говоря — это внутренне согласованная система, которую невозможно удовлетворительно сопоставить ни одной другой системе. Из этого автоматически следует, что ни один знак никакого языка не может быть полностью отождествлен с каким-либо знаком какой-либо другой столь же уникальной знаковой системы. На протяжении всего XX века теория знака Соссюра использовалась как повод для того, чтобы пренебрегать переводом и игнорировать заложенные в нем возможности познания того, как функционируют языки.

Когда Соссюр развивал свои плодотворные идеи, он и думать не думал о праве, но его понятие знака напрямую применимо к законодательству. Право — это систематизированное применение языка, связность которого опирается на точные различия между образующими его терминами. В любом юридическом языке убийство — это то, что определяется как убийство в своде законов и судебных прецедентах, а не то, что считают им обыватели. Право — это система знаков.

У каждой правовой системы своя история, свои нормы, свои различия и свои процедуры. Даже когда языки различных правовых систем выглядят одинаково — как, например, в английском и шотландском праве, — используемые в них термины не взаимозаменяемы. Каждая система поистине sui generis и представляет собой совокупность тех отличительных свойств, которые сама же и определяет. Вот почему юридический язык невозможно перевести, хотя и приходится.

Во многих странах подсудимые по закону имеют право понимать происходящее в зале суда, и суды обязаны находить переводчиков для всех языков. Зачастую в поисках переводчика приходится прочесывать все и вся. Тридцать лет назад ко мне обратились в поисках англо-венгерского переводчика для рассмотрения дела об убийстве в шотландской деревушке. Смельчак, который в конце концов взял на себя эту серьезную ответственность, до этого никогда не бывал в суде и едва ли разбирался в происходившем там намного лучше самой обвиняемой. В наше время в штате Нью-Джерси судебную систему обслуживают — в основном на условиях частичной занятости — сотни переводчиков, преимущественно испанского языка. Гонорары их невелики, и надзора за их деятельностью почти нет. В Нью-Йорке, где представлено не менее 140 языков, найти языкового посредника для судебного заседания — серьезная административная проблема. И в ЮАР, где в настоящее время официальный статус имеют одиннадцать языков, перевод в суде часто вызывает прискорбную неразбериху{131}. Языковые права лингвистических меньшинств — это серьезное достижение, но их реализация зачастую оставляет желать лучшего.