Блестят слезы несчастной Магдалины, раскаявшейся и прощенной.

– Она ведь тоже ненавидела тех, кто сделал ее той, которой была...

Прощать. Магдалина сумела, и Алена сможет. Кого? Влада, который бросил ее, хотя обещал помочь.

Мишку-предателя.

Васю-Василису.

Безымянного и ненавидящего, которого Мишка с Василисой хотят поймать. Зачем? Чтобы заплатить. Око за око, зуб за зуб. Старая правда, продолжающая ненависть.

Вырваться. Стянуть ленту с губ, рассказать об открытии своем. Остановить. Не ради них – ради себя.

Она не сразу поняла, что машина остановилась. Заскрипело. Поднялось вверх черное небо, пустив полоску синего. Жесткие руки потянули, заставляя подняться. Наклонили, сорвали ленту и волосы придержали.

– Ты не переборщила? – заботливый Мишкин тон.

– Ее просто укачало. Все будет хорошо. Правда, маленькая? Мне отец тоже говорил, что все будет хорошо... врал. А я тебе правду.

Покатые глаза блестят слезой.

– Пойдем. Приехали. Не узнаешь? Это дом твой. Ты здесь живешь...

– Влад...

– К Владу мы заглянем. Обязательно заглянем. Мы ведь не хотим, чтобы он помешал. Правда, Миша? А ты сейчас ляжешь в кроватку. Разденешься. И укольчик. Больно не будет. Я хороший доктор. Очень хороший. Давай, закрывай глазки и считай... десять... девять... восемь...

Алена считает, но губы мягкие-мягкие, и звуки в них застревают.

– А она не...

– Часа два, и очнется. Ну в какой-то мере очнется. Конечно, жаль, что мы не можем совсем... решить проблему, но что сделаешь. Паук на дохлую муху не клюнет. Муха должна дергаться. Правда, милая? Дергаться, но не улетать.

– Вася, ты в своем уме?

– Я? Да. А вот ты, бедный, обезумел. Обуржуился. Променял нас с мамой на воблу крашеную и живешь себе счастливенько. В ус не дуешь. И скажи спасибо, что я тебя нашла, а то так бы и подыхал до старости в своей...

Ворчит-ворчит. Злая. Слезы душу омоют, очистят, отпустят на свободу, совсем как Аленину. Лети, птица-пташечка, смотри с небес на землю, пой песенку веселую да не возвращайся – запрут в клетке-теле.

Свободы всего на пару часов. А потом отпустит.

Медленно. Как в меду плыть. Вязкие движения, сладость во рту и язык неповоротливый. Вставай, Алена. Вставай и иди. Влада позови. Расскажи. Только осторожно, эти двое рядом.

Рядом-рядом. В засаде. Парочка львов, жмущихся к земле. А она, Алена, глупая, охромевшая на все четыре ноги, антилопа.

Встать. Сесть для начала. С трудом выходит, но выходит же... плывет все. Сумерки? Новые или вчерашние? Сколько времени уже прошло? Нога натыкается на что-то, и что-то переворачивается. Мокро. Холодно. Кружка с водой была, а теперь носки мокрые.

Вода. Нужно добраться до ведра и выпить. И окунуться с головой, чтобы стряхнуть это дурманное оцепенение.

Встать не вышло. Ничего, она на четверенечках. Раз-два-три-четыре. Это медленнее, чем когда раз-два... масленица придет и...

– Помочь? – участливый голос раздался над самым ухом. Алена повернула голову влево. Увидела кроссовки. И джинсы в рыжих пятнах сухой глины. И даже край бурого пуховика.

– Тебе плохо, да? Давай я помогу.

Человек подхватил под мышки и дернул вверх.

– Держись за меня. Крепче.

Тут уж как получается. Пальцы-то как деревяшки. И сама она уже не антилопа, а березка, что стоит, качаясь. Смех да и только!

Нет, не березка – муха. А рядом с ней заботливый такой паук-паучок.

Вот она какая, смерть...

Избиение пошло на пользу. Тело ломило, зато в голове образовалась удивительная ясность.

То, что было с сестрой, значения не имеет.

То, что происходит с ним и Наденькой, также значения не имеет.

А вот то, что может произойти с Аленой, очень и очень важно.

Он обещал помочь? Поможет. А с прочим... Димыч получил имя, выплывшее из глубин памяти, и благословение. Наденька – заверения, что квартиру отбирать не станет. Врач «Скорой» взятку. Служба охраны – распоряжения. А сам Влад несколько часов медикаментозного сна и пробуждение с желанием кого-нибудь убить.

Во-первых, следовало найти Алену, которая упрямо отказывалась брать трубку.

Во-вторых, нужно было разобраться с маньяком.

В-третьих...

– С добрым утречком, – окликнул Влада кто-то. – Здорово же тебя отделали. Что и с кем не поделил-то?

– Не твое собачье дело! – рявкнул он, разглядывая гостью. Девица. Та самая, с Мишкиной фотографии. В жизни более стервозна. Квадратное лицо с плоскими скулами, хищный рот с серебряной серьгой и наглый взгляд.

– Да ладно тебе, – сказала девица, подвигая пакет с молоком. – Неужели совсем не рад?

– А должен быть?

Влад подошел к столу. Болели ребра, руки, спина. Нос почти не дышал, а левый глаз не видел. А молоко – кислое, кстати, – потекло из разбитого рта.

Влад повторил вопрос:

– Кто ты такая?

– Ну... – она склонила голову набок. – Скажем так, гостья. Из прошлого. Вот есть из будущего, а я совсем наоборот.

– Кто тебя сюда позвал?

Молчит. Нарочно злит, незваная, нежданная и очень-очень странная.

– Никто, – девушка откинулась на спинку стула, сунула в рот папиросу. – Просто зашла. Мишка говорил, что ты здесь, вот я и решила. Ты же помнишь Мишку? Конечно, ты помнишь Мишку. Как вы с ним в детстве дрались! А меня вот ты не замечал. Я же в тебя была влюблена. Ходила-ходила по пятам. Следила. Смотрела. А ты гонял. И Мишка тоже... Василиса я.

Василиса? Пустое имя случайной пулей свистнуло над ухом. Ни о чем не говорит.

– Мишкина сестра, – охотно подсказала гостья, чиркая спичкой по измочаленному коробку. Спичка сломалась, Василиса выругалась. – Которая его нашла. Знаешь, ведь случается же! Живешь-живешь, думаешь, что совсем-совсем один, что умерли все, а кто не умер, тем глубоко на тебя плевать. А потом вдруг раз и... брат находится. Великолепный родной брат. А теперь еще и ты.

– Понятно.

На самом деле Владу ничего не было понятно. Допустим, она Мишкина сестра. Допустим, каким-то чудом уцелела при пожаре, исчезла на долгие годы, чтобы объявиться, как кролик из шляпы фокусника. Но какого черта она тут делает?

– Да ладно тебе, не нервничай. Я ж просто... Дай, думаю, взгляну на старую любовь, а вдруг да оживет в душеньке моей. Или в твоей? Вдруг бы да увидел, влюбился, поженились бы и жили как в сказке, долго и счастливо.

Она расхохоталась. И от смеха этого у Влада побежали мурашки по коже. Любить? Любить он не способен. И она тоже. Рыбак рыбака, как говорится. У Василисы глаза перегоревшие, выжженные, как окна в пустоту, из которой выколупали душу.