– Думаешь…

– Дом защищен, – Глеб мягко коснулся ее руки.

Кольца. Светлая полоска металла на светлом же пальце. И смотрелась она вполне гармонично. Платина, золото… какая разница? На золото заклятие даже легче ляжет.

– В нем находятся четыре мастера Смерти. Это много, Анна… это больше, чем будет в пути или Петергофе. И это наш дом.

Она кивнула. И сказала:

– Всем уезжать нельзя, верно?

– Верно.

– И мне особенно…

Анна никогда не любила людей. И отец не любил.

Она это знала совершенно точно. Память сохранила и язвительные его высказывания о глупости пациентов, и нетерпимость к чужим грехам, которую теперь Анна вполне себе понимала, хотя и не разделяла. Но дело не в том.

Анна не любила людей.

Мирилась с чужим присутствием, отделяя себя от прочих, и люди, словно чувствуя эту незримую границу, редко решались нарушать ее. Они держались в стороне, даже когда граница существовала лишь в воображении Анны. Должно быть, поэтому и не появилось у нее подруг, таких, чтобы сердечных, чтобы доверить им и тайны, и надежды… Впрочем, и тайн-то особых не было.

А надежды… Надежда одна, но такая, в которую самой-то поверить боязно.

Анна вздохнула. Коснулась пальцами губ, убеждаясь, что не стали они менее обветренными. Люди… люди были где-то вовне. Раньше. А теперь, выходит, они желают убить Анну?

Или нет, не ее, но Глеба.

Он спокоен. Притворяется, конечно. Как можно вовсе оставаться спокойным, если тебя хотят убить? И ведь придут. Соберутся толпою. Сколько в городке живет? Пять тысяч человек? Десять? Двадцать? Прежде этот вопрос Анну не занимал совершенно, сколько бы ни было, лишь бы не беспокоили… Побеспокоят.

И что делать? Бежать.

Что-то внутри Анны сжималось, нашептывая, что в подобном бегстве не будет ничего позорного, что, напротив, оно – единственный разумный выход, и не след от него отказываться.

Ограда?

Остановит. Одного. Двоих. А если придет сотня? Или две?

Что им та ограда… или вот тысяча… справятся ли мастера с тысячей разъяренных горожан? И как они справляться станут? Не уговорами же. Выпустят тьму? Поднимут тварей, про которых и сказочники-то шепотом говорят? И… и кровь прольется.

Много-много крови.

Анна обхватила себя руками.

– А полиция? – спросила она не столько у Глеба, сколько у пустоты. Вот же, лето скоро, того и гляди городок наполнится незнакомым людом, на улицах станет тесно и пестро, шумно. Летом Анна предпочитала не выходить из дому.

И осенью. И зимой. И может, не зря.

– Полагаю, вмешиваться не рискнут. Но все же… – Глеб поднес ее ладонь к губам. – Замерзла?

– Это от нервов. Всегда пальцы коченели.

А дыхание у него горячее. И Анна оживает. Успокаивается разом. Она не желает кровопролития, но Глеб прав в том, что лучше остаться.

Ей так придется. А дети…

Под домом подвалы. Здесь во всех старых домах есть глубокие подвалы, в них и пожар пересидеть можно. В доме относительно безопасно, а вот за домом… Скажем, отправить детей в Петергоф, а там… там сложнее их удержать. Пропадет кто…

Или если все? Если, скажем, кто-то, желающий убрать Глеба подальше от города, от самой Анны… это ведь проще всего, верно? Забрать детей… Он не усидит, бросится искать…

– Я не думаю, что и вправду дело до погрома дойдет, – Глеб старался говорить уверенно, и Анна была благодарна ему за это. – Сама посуди, хорош курорт, на котором погромы устраивают. Это невыгодно. Выпроводить нас нужно, а вот убивать… убивать ни к чему. Тем более его высочество приехать должны.

– Зачем?

– На бал.

– А он часто?..

– Редко.

– Тогда почему?

И откуда у Анны эта безумная уверенность, что визит его высочества связан с нею самой? Она стиснула очередной стеклянный камень с запечатанной в нем кровью. Горячий.

Что он должен подсказать? Кому?

Скоро уже… Ей обещали, что осталось немного, но хватит ли у Анны сил дождаться?

* * *

Земляной раскладывал жуков.

Он доставал их из бархатных гнезд щипцами, аккуратно выкладывал на стол, раздвигал натертые до блеска надкрылья, бережно касался каменного брюшка, активируя кристалл.

– Всего пять. Больше, извини, не успел…

Жуки оживали не сразу.

Несколько мгновений они просто лежали, будто и вправду неживые. Впрочем, в полной мере живыми их назвать было нельзя.

– И что это? – Глеб присел на корточки, благоразумно выставив между тварью, которая вяло шевелила золочеными усами, и собой щит. Тварь медленно двинула узорчатою лапой. Поднялась.

– Это жук.

– Я вижу.

Второй и третий легли рядом. Отличались они лишь цветом эмали на лапках.

Первый поднялся, закружил, уперся в щит. Усы его мелко завибрировали. Выглядел жук донельзя возмущенным.

– Нам ведь кровь нужна? – Земляной пребывал в том меланхоличном настроении, которое свидетельствовало, что голову его посетила очередная, вполне вероятно, гениальная мысль. – Вот и добудут. Твоя задача – поставить их на ауру объекта. Дальше закрепятся. Сядут где-нибудь на шею… незаметно.

Для голема, конечно, жук выглядел вполне компактным, но Глеб вполне резонно сомневался, что кто-то не обратит внимания на золоченую тварь размером с грецкий орех, буде она приземлится на шею.

– Рассеивающий внимание полог. И локальная анестезия… в общем, в теории заметить не должны.

– А на практике?

– Они достаточно верткие и крепкие, чтобы выдержать удар… и вообще, не проверим – не узнаем. Или у тебя другая идея?

Других идей не было.

– Смотри, берешь, – Земляной подхватил ожившего жука под брюшко, – сжимаешь вот так…

* * *

Беспокойство усиливалось.

Бал. Какой бал? Куда ей на бал?

Анна помнила те балы в Петергофе, присутствовать на которых она была обязана. И самый первый, к которому готовилась, втайне ожидая чуда. Наивная.

Дорогое платье. Тогда оно казалось неоправданно дорогим. И комплект, взятый Никанором на время. Анна еще дико боялась, что с этим комплектом что-то случится, и тогда…

Она помнила лестницу, казавшуюся бесконечной. Свет.

Огромную залу с сияющим паркетом. Множество людей, которые Анну видели, но не считали ее хоть сколько бы достойной своего внимания.

Собственную растерянность.