Она специально хотела задеть Анну. Обидеть. Вызвать на ссору.

– Зачем ты с ним встречаешься?

– Он хороший любовник.

– Сегодня. В полночь?

Елена поморщилась:

– Упертая… сбежать хочу.

– Для чего?

– Любовник он хороший, но и только. Ни имения, ни имени. Третий сын четвертого помощника, как говорится. Глеб не одобрит. Он если и решит замуж выдать, то найдет кого-то поприличней. А мне плевать. У меня деньги есть. И я не хочу поприличней, я хочу, чтобы мужик был нормальный, а не раз в месяц, потому что мама внуков хочет, – прозвучало это зло, но вновь же злость показалась наигранной. – И да… я сбегу. Успокойся. Тебе же легче будет. Ты же понимаешь, что вдвоем под одной крышей мы не уживемся. Поэтому просто не мешай…

– А школа…

– Что? А… пусть будет пока. В конце концов, из моего братца директор, как из тебя балерина… поиграет и успокоится.

Елена примерила маску и вытянула губки.

– Что ж… пожалуй, не буду вам мешать. Оно ведь так и надо жить, чтобы другим не мешать. Давай не будем мешать хотя бы друг другу?

Она поцеловала воздух.

И возможно, Анне стоило ее удержать. А потом что? Найти Глеба? Нажаловаться? Глупо как-то, по-детски. Да и на что жаловаться?

На непристойное поведение? Или на ложь?

Он огорчится. Люди, как правило, огорчаются, когда им лгут. Но и тем, кто лжецов раскрывает, не рады… и…

Елена ушла. Вот она была, и вот ее нет. Вернется домой? Притворится, будто бы вовсе не отлучалась? А на все обвинения будет отвечать кроткими вздохами и укоризной во взгляде?

А может… Может, и лучше, если ее не станет?

Сбежит? Пускай себе. Это личное ее дело, и не Анне в него лезть. Мужчина неподходящий? Кому? Да и… Анне ли говорить о подходящих мужчинах.

Опасно?

Елена далеко не тот хрупкий беззащитный цветок, каким Глеб ее представляет. Вот только молчание – тоже ложь.

– Анна?

Она обернулась.

Маска-маска, зеркало, в котором она, Анна, выглядит растерянной. И несколько нелепой. Платье не измялось, но вот стало будто бы темнее, а сама Анна – белее…

Курица мороженая.

– Прячетесь?

От него пахло спиртным. И запах был резким, мерзковатым. Он мешался с ароматом туалетной воды и еще чего-то, довольно-таки отвратительного.

– Потерялась, – солгала Анна, прислушиваясь.

Музыка еще звучала. Далеко. Настолько далеко, что казалась эхом самое себя… а здесь тихо. Безлюдно.

– Это плохо, – сказал Олег. – Это очень плохо. Женщинам не стоит теряться в подобных местах. Идемте, я вас провожу.

Он предложил руку. И у Анны появилось острое желание немедля сбежать. Сердце заколотилось, а во рту стало сухо. Анна поняла, что и закричать не сможет, если…

И Аргуса рядом нет.

Аргуса нет, а Олег есть. Стоит. Покачивается. Улыбается безумной улыбкой.

– Не бойтесь, я не причиню вам вреда.

Его руки даже сквозь ткань перчаток казались холодными. Ледяными просто.

– Вам плохо? – тихо спросила Анна.

– Плохо.

– Могу я помочь?

Он покачал головой:

– Идемте, а то все пропустите. Но нет, не сюда. На некоторые представления стоит смотреть издали. Что такое? Вы, как и ваш бестолковый супруг, полагаете, будто я убийца?

– А вы убийца? – Анна старалась говорить спокойно, отвлеченно даже, будто бы речь шла о пустяках.

Смерть одна. Смерть другая. Третья и четвертая. В местах волшебных о них не стоит думать.

– Нет. – Олег помог подняться по лестнице. Фонариков на нее не хватило, да и вовсе похоже на то, что лестница эта была для прислуги. Узкие высокие ступеньки. Полумрак.

Самое место, чтобы свершиться зловещему.

– Я не убивал. Никого и никогда…

– А кто убивал?

– А вот это секрет. Не мой. Вы же не будете настаивать на том, чтобы я поделился чужим секретом? Это, право слово, неприлично.

– Неприличней убийства?

Выше. И еще выше.

Ее спутник слегка покачнулся, но устоял на ногах:

– Помилуйте, если бы речь шла о ком-то стоящем… а так… шлюхи и те, кто им подобен. Они язвы на теле общества. И конечно, с точки зрения обычного человека, смерть их является злом, но вот если посмотреть шире…

Он любезно распахнул неприметную дверь.

И Анна вошла.

Узкий коридор, в котором она оказалась прижата к своему спутнику. И стоило отодвинуться, как Олег засмеялся.

– Вы не такая… совсем не такая. А те женщины… их смерть ни на что не повлияла в отличие от жалкого существования…

– Отпустите, – холодно произнесла Анна.

И кольцо чужих рук распалось.

– Прошу, – Олег поклонился и открыл дверь. – Лучшие места. Зрелище и вправду того стоит.

Балкон.

Искусственный плющ и листья падуба, щедро усыпанные позолотой. Фонарики, куда без них, только сейчас они близко, Анна может дотянуться до любого, сорвать, словно спелый плод.

Пламя дрожит, медленно меняя цвета.

– Присаживайтесь, – Олег указал на узкую лавку. – Или стойте, если охота. Вы уже не хромаете?

– Да, мне лучше.

– Ненадолго.

– Возможно.

– Но иногда и пара минут – это хорошо. Так вот, подумайте, какой прок от шлюх? С одной стороны, конечно, они изрядно снимают социальную напряженность, с другой – их присутствие всегда осуждалось свыше. И дело отнюдь не в морали. От низших слоев не стоит ждать многого. Дело в той грязи, которую собирают их тела. Болезни. Множество болезней, что расползаются по обществу, поражая здоровых.

Анна смотрела вниз, чтобы не смотреть на собеседника.

Не стоило сюда идти. Не…

Она провела пальцем по камням, успокаиваясь. В конце концов, ничего страшного пока не произошло. Да, Олег пьян и не слишком приятен, но держит себя в рамках. Отошел. Присел на лавку. Сгорбился и, слава богу, замолчал.

А снизу донесся звонкий голос охотничьего рога. И люди замерли. Люди казались и не людьми даже – так, куклы. Разряженные, разукрашенные, щедро посыпанные драгоценной пылью, но все одно куклы. Сверху не разглядеть лиц, да и маски по-прежнему их скрывают.

– Беда не в тех, кто умирает, а в тех, кто остается жить, кого снедает жажда этой самой жизни. И кто готов утолять ее любой ценой. – Олег потряс полупустой флягой. – Надо же… закончилась. Хотите? Но нет, мне нужнее…