— Взгляни-ка, — сказал Мингус, выгнав дым из комнаты взмахом руки и закрыв окно. Холод его не страшил: он никогда не снимал свою запятнанную армейскую куртку, будто заскакивал домой лишь на минуту.

Он извлек из кармана семидюймовую пластинку и поставил на проигрыватель. Полилась песня из сериала «Спецназ», сопровождаемая жутким скрежетом. Мингус принялся выкрикивать призывы к воображаемой толпе, собравшейся в школьном дворе, — голосом мультипликационного героя, Баггза Банни из гетто.

Дилан одобрительно закивал.

— Ужас, правда?

— Это «Ритм Херитидж»? — спросил Дилан.

— Никто из диджеев не может достать эту запись. А я поднялся к Барретту и стырил пластинку из его коллекции. Послушаем еще?

— Ага.

— Молоток, мой приятель хочет послушать еще.

Мингус переставил иглу проигрывателя на «Скорпиона» Дениса Коффи и группы из Детройта и опять принялся заводить несуществующую толпу.

Наверное, он еще не был готов вынести проигрыватель в школьный двор, но у него имелись отличные записи — такие, о которых другие мальчишки в Бруклине не могли и мечтать.

Комната Мингуса изменилась. Плакатов с изображением Дейва Шульца из «Филадельфия флайерс», Меркури Морриса из «Майами долфинс» и «Джексон файв» — подарков Барретту Руду-младшему с настоящими автографами — теперь не было. Там, где они раньше виседи, виднелись только обрывки под шляпками гвоздиков. Остался лишь один плакат, весь в сгибах, поскольку был вкладышем в конверте с пластинкой, — снимок Бутси Коллинза и его группы, в кожаных костюмах и туфлях на высокой платформе. На этом плакате тоже имелся автограф. Бутси лично побывал в комнате Мингуса, когда навещал Барретта Руда-младшего, и поверх изображения своей гитары в форме сердца написал чернилами «Гарви Вайолет»: «С любовью, Бутси!». Позднее Мингус нарисовал на плакате серебряной краской из распылителя свой тэг. Теперь он ставил их здесь повсюду: ленился каждый раз тащиться ради этого на улицу или слишком часто бывал под кайфом. ДОЗА, ДОЗА, ДОЗА. Серебряные буквы тянулись вдоль стен, по потолку, даже по оконному стеклу. Красовалась надпись и на батарее — трехмерная загадка. Если ты смотрел на нее сбоку, ясно видел слово «АРТ». С другой стороны — ряд полосок, невнятный шифр.

Покинула комнату Мингуса и Фарра Фосетт — в красных трусиках, с напрягшимися сосками и кривой улыбкой. Она висела когда-то над его кроватью. На смену Фарре пришла стопка стянутых у Барретта Руда-младшего «Плейбой» и «Пентхаус» с вырванными разворотными фотографиями, торчащими из журналов, будто языки утомленных псов. Свои богатства и секреты Мингус прятал в весьма ненадежном тайнике — под кроватью.

— Ты так и не рассказал мне о той девчонке из Вермонта.

— О какой девчонке? — Дилан перелистывал «Защитников» № 48, рассматривал Валькирию в синей броне — лифчике из стали. Комиксы Мингуса были изорваны, а обложки покрыты тэгами, нарисованными черным «Эль Марко».

— Король Артур сказал, ты хвастался перед ним своими подвигами, так что не пытайся отовраться.

— Ничего я Артуру не говорил. Он все выдумал.

— Посмотрите-ка на этого скромника! Не дури меня, Димен. Сам ведь знаешь, что через минуту расколешься.

Дилан молчал меньше минуты.

— Ее зовут Хэзер.

— Так-так-так.

— Мы ходили с ней купаться.

— Артур рассказывал не только про купание.

Несмотря на невероятное количество прогулов, Мингус учился теперь в школе Сары Дж. Хейл. Подобно тени солнечных часов, он переместился в другую временную зону, перешел в следующую фазу. Изменилась его комната, фигура, рост, в нем прибавилось жесткости. Когда он шел своей размашистой походкой по Дин-стрит, то бормотал речитативы диджеев. У него была собственная стереосистема. Марихуану из морозилки он больше не воровал — покупал сам через дверное окошко дома на Берген. Комната была его убежищем. Несмотря на то, что первый этаж он делил теперь с Барреттом Рудом-старшим, спальня Мингуса считалась запретной территорией для всех, кто имел над ним какую-либо власть. Все комнаты этого дома превратились в крепости, представители трех поколений семьи Руд забаррикадировались в своих владениях, негласно противостоя друг другу. Мингус называл деда Старший и никогда не заходил в его комнату, которая, если заглянуть в нее через приоткрытую дверь, казалась совершенно пустой, словно Барретт Руд-старший позабыл, что люди обставляют свои жилища мебелью. Он сидел обычно у зарешеченного окна и смотрел на Дин-стрит, будто из тюремной камеры, и иногда зажигал свечи. Отца Мингус называл Младший.

В комнате его пахло вазелином и чем-то еще. Конверт из-под альбома «Огонь» группы «Огайо Плеерс» с изображением возбужденной девицы, зажимающей между ног шланг, был измазан чем-то липким и устряпан травкой и окурками. Конверт вызывал отвращение и в то же время завораживал, как зеленый листик в курчавых волосах, как остатки еды на подбородке соседа, которому не хочешь говорить об этом.

В комнатах Младшего наверху пахло чем-то другим, каким-то злом, крушением надежд, опаленной судьбой. Старший плавил свечи, непрерывно курил «Пэл Мэл», зажигая новую сигарету от предыдущей. Мингус и Дилан, заткнув щель под дверью, пыхали травой. А Младший в гостиной наверху, в которую никто больше не входил, вдыхал через стеклянную трубку кокаин.

— Ты, кажется, начал рассказывать про Хэзер.

— Ну, начал.

— Сколько ей лет?

— Тринадцать.

— Если девчонка старше — действуй решительнее.

— Я делал ей массаж спины.

— Супер. Но массажем дело не ограничилось, я знаю.

— Мы целовались на чердаке. — Произнося эти слова, Дилан чувствовал аромат вермонтского воздуха, слышал скрип деревянных ступеней, видел бледно-желтый свет. — Хэзер была в купальнике.

— Вот это уже интересно. Она большая для тринадцати лет или маленькая? — Мингус начертил в воздухе два полукруга.

Дилан подумал: «Апельсины», а сказал:

— Грейпфруты.

— Вот черт! — Мингус так воодушевился, что даже нахмурил брови. — Подожди-ка. — Он вскочил, поставил на проигрыватель пластинку Слая, прибавил громкость и снова плюхнулся на кровать, ударив ладонями себя по ногам.

— Ну, ну, рассказывай.

«Что-то шевельнулось в его мозгу», — протяжно, как в полусне, пел Слай.

— Я сейчас тебе покажу, — сказал Дилан. — Ложись на живот.

Мингус кивнул. Бал правил Дилан, и он не смел ему возражать, с нетерпением ожидая продолжения рассказа. Упав на живот, он покорно затих, чувствуя, что в эту минуту полностью зависит от друга.

Ладони Дилана легли на плечи Мингуса, на котором до сих пор была зеленая куртка.

— Представь, что ты — это она.

— Угу.

— Они выпирают с обеих сторон, и я просто дурею.