Олег, выслушав меня, посоветовал не совать нос не в свое дело и учиться формулировать мысли. Удивленная такой грубостью и обиженная до глубины души, я тем не менее с тяжелым сердцем улеглась спать. Полночи проворочалась, не в силах уснуть, а под утро провалилась в нервный, чуткий сон. Мне снились скачущие вши, беззубый пацаненок усмехался и протягивал картонки, перед моим носом студенистой кашей расплывалась склизкая масса, и мальчишка рассказывал, что ничего не видит.

Проспала я до обеда и добралась до редакции только к трем часам дня – помятая, злая и разбитая.

Первым, кого я увидела, был Олег, который как обычно куда-то опаздывал. Олег вообще не умел ходить спокойно и перекатывался по редакции как реактивный колобок, умудряясь одновременно быть во всех коридорах и во всех кабинетах.

Схватив меня на ходу за запястье, он полез во внутренний карман пиджака, расходящегося на его необъятном пузе, и вытащил смятую бумажку.

– Двенадцатая больница, третий этаж, палата восемнадцать. Иди спасай, мать Тереза. За разбитую морду сотрудника ты мне заплатишь отдельно.

– Чего, Олег? Ничего не поняла. Какая палата, какая морда? Олег, ты меня обхамил вчера вечером. За что?

Олег взял меня под локоть и усадил на потертый редакционный диван.

– Мик, вот если бы не твой юный возраст и не твой идеализм, граничащий с идиотизмом, я бы послал тебя подальше много раньше. Но я сам был таким. Курить хочешь?

– Олег, я всегда хочу курить. Расскажи внятно. Ничего не понимаю.

– На, кури. Ментоловые. – Олег протянул мне початую пачку «Салема». – Послал я Сережу-водителя утром к «Бауманской» посмотреть на твоего слепого героя. Пацан сидел там же, где ты его и оставила. Промерзший насквозь и вонючий дико. Пока Сережа с ним разговаривал, подошли два братка и объяснили ему, что не надо лезть не в свое дело. Жестко так объяснили. Скула неделю, наверное, заживать будет.

– Они его побили? Сережу? – Я аж поперхнулась. Получается, из-за меня какие-то уроды избили редакционного водителя, отправленного на разведку. – А дальше что было?

– Ты сейчас дымом подавишься, курилка! – Олег с сарказмом посмотрел на меня и погладил себя по животу. В этот момент он был похож на русского купца. Не хватало расчесанных на прямой пробор русых волос и курчавой бороды. – Дальше нам сильно не понравился вид побитого Сережи. Я позвонил в ОВД, представился, пригрозил гласностью и журналистским расследованием, и мы вместе с участковым снова поехали на «Бауманскую».

Нам невероятно повезло, потому что именно в тот момент, когда мы подъехали, огромный бритый мужик куда-то тащил щуплого пацана. Лейтенант подошел, козырнул и потребовал документы. Как только выяснилось, что никаких документов нет, обоих забрали в отделение. Мальчика, опросив, переправили в больницу. Дальше все вопросы к врачам.

– Олежка! – Я обхватила редактора за плечи. Пепел сигареты упал на его брюки, и он отодвинулся.

– Слушай, чумная, ты можешь успокоиться? Езжай в больницу, если хочешь. Мальчишку твоего там помоют, посмотрят, подержат пару дней в лучшем случае да и отправят в приют. Потом концов не найдешь.

– Бегу!

– Статью принесешь мне первым делом, а уж потом Епифанову отдашь. Опять небось править все придется.

– Есть, товарищ начальник! – крикнула я уже от двери и помчалась в больницу.

Но добраться до Коли удалось только на следующий день. Когда я приехала, мне сказали, что ребенок проходит санобработку. И вообще карантин. Вот отмоют, тогда и приходите.

На следующий день в девять утра я уже была у входа в клинику. В отделении мне сообщили, что мальчика Колю только что снова вымыли, осмотрели, и он играет с детьми в палате. А вчера его обработали керосином, потому что голова его просто кишмя кишела вшами. Скоро придет завотделением, и доктора будут решать, что с ним делать дальше. Но вообще-то ребенок без документов, без гражданства, судя по всему, и кто будет финансировать лечение беспризорника – непонятно.

– А вы, девушка, ему кто будете? – подозрительно спросила высокая сухая медсестра в коротеньком идеально накрахмаленном халатике, из-под которого торчали тонкие, спичечные совершенно ноги в черных колготках. Юбки под халатом явно не было. Никогда не понимала манеру наших медсестер носить халат на голое тело. Еще у дедушки в больнице всегда удивлялась.

– Я… Я журналистка. Меня Микаэла зовут. Мы нашли этого мальчика и… и будем следить за его судьбой! – постаралась я произнести максимально твердо.

– А чего за ней следить, за судьбой его? Сирота небось? Значит, в приют. Сейчас их знаешь сколько таких по Москве шляется? За судьбой каждого следить – журналистов не напасешься! – Сестра горько махнула рукой и подтянула колготки, отчего по ноге тут же пошла некрасивая «стрелка». – Ах ты, ёжкина мать! Тьфу, из-за вас все! Идите, восемнадцатая палата!

– Извините, – пропищала я и поспешила в указанном направлении, пока меня вообще не турнули отсюда.

До восемнадцатой палаты я не дошла. Откуда-то из-за угла раздались дикий визг, перемежающийся с матом, и знакомое словечко «тетька». Я побежала на крик. Там прямо в коридоре дородная пожилая сестра разнимала двух мальчишек, в одном из которых я узнала Мыколу. На полу перед ними валялась целая гора разноцветных кубиков.

– Да отпусти ты его, ирод! – Женщина пыталась оттащить Мыколу от ширококостного кудрявого мальчика в черных тренировочных штанах и просторной рубашке, из которой тот, несмотря на внушительные размеры, практически вываливался. – Ты ж ему все волосы повыдергиваешь! Коля, я кому сказала?

– Скотина тупая! – брызгая слюной, истерично орал Мыкола, мертвой хваткой вцепившись в волосы противника. – Дебил! Урод! Я ему говорю, что они круглые! А он мне доказывает, что круглых кубиков не бывает! Скотина!

– Бомжара грязный! Слепой, а туда же! Пусти, кому сказал! – на высоких нотах голосил мальчишка в трениках. – Пусти! Не бывает круглых кубиков.

– Я построил, придурок, построил башню из кубиков! Из круглых кубиков! Да пусти ты, тетька, пусти, говорю. – Мыкола резким толчком пнул медсестру, одновременно выпустив из рук волосы врага, и отскочил в сторону. В этот момент он и увидел меня.

Для меня вообще было загадкой, что именно он мог видеть. В ярком свете его уродство бросалось в глаза еще больше. Страшное бельмо, напоминающее при искусственном освещении непрозрачную пленку – почему-то возникла ассоциация с рыбьим пузырем, – закрывало один глаз практически полностью. На второй глаз даже смотреть не хотелось.

– А, тетька в шубе? Ты чего здесь делаешь?

– Коль. – Я подошла к нему поближе. Отмытый, в чистой, хоть и старенькой больничной одежке, он выглядел вполне пристойно. Если бы не эти жуткие глаза. – Коль, ты меня узнал? А ты меня видишь четко?

– Ну как четко? – Колька скривил губу и сплюнул прямо на пол. – Сиськи вижу зыкинские, задницу вижу рабочую, хоть и в шубе. Шубейка расстегнута, так я все и вижу. Чего еще надо?