Двигаясь, словно слепой, по изгибам родной квартиры, Володя еле сдерживал рыдания, так как был поражен материнским мужеством и стойкостью.

– Свадьбы не будет.

– Я понимаю, мама. Что говорят врачи?

– Врачи говорят, что студенческие браки ни к чему хорошему не приводят.

– Я не о том. Что говорят врачи о твоем здоровье?

– Ты должен понять. Какое-то время я еще поживу. Но всякий стресс для меня губителен. Поэтому, если ты желаешь продлить мою жизнь, оставь эту идиотскую мысль о женитьбе. К тому же ты слишком молод. Она – акула. Зачем ей студент из провинции? Здесь что-то нечисто. Поверь моей интуиции.

– Ты же ее не знаешь.

– И не хочу знать. Я хочу прожить остаток дней рядом с тобой. Если ты помнишь, я посвятила тебе всю свою жизнь.

– Мама, мы обсуждали с Леной этот вопрос. Как только появится возможность, ты переедешь в Москву.

– Я не перееду в Москву. И ты там не останешься. Неужели ты откажешься вернуть мне сыновний долг? И это за все, что я для тебя сделала? Переезд погубит меня. Мне и так немного осталось. Неужели я это заслужила? Заслужила, чтобы родной сын отказался от меня тогда, когда…

Зинаида трубно зарыдала. Володя молчал.

– Скажи, ты с ней спал?

– Какое это имеет значение?

– Я знаю, ты с ней спал. Ты спал с другой женщиной. Я понимаю, она молода, красива. Как ты мог? Что умеет эта соплячка? Ты не готов, Владимир! Тебе рано. Это тебя погубит! Меня погубит. Столько лет! Столько лет я не могла над тобой надышаться, не спала ночами. Я готовила тебя к другой жизни, а не для нее.

– Я люблю ее, мама.

– Вот как? А меня, меня ты любишь?!

– Ты знаешь, что ближе тебя у меня нет никого на свете.

– Тогда откажись от нее!

– Но мы с Леной обо всем договорились… Даже друзей пригласили на роспись.

– Тогда выбирай: или я, или она. Выбирай: смерть матери или женитьба на проститутке.

Зинаида Васильевна смяла газету и, трубно шмыгая носом, резко встала со стула. Встала и тут же рухнула. Володя заметался по кухне, вывернул висевшую на стене аптечку, но ничего специфического не нашел: активированный уголь, таблетки валидола, йод, зеленка – все это никак не напоминало средства, способные помочь при потере сознания. Юноша бросился за помощью к соседям, но тех не было дома. Он перебегал от одной квартирной двери к другой до тех пор, пока не открыла дряхлая старушка в замызганном переднике. В тапочках на босу ногу она, кряхтя, спустилась по лестнице, перевалилась через порог Косоротовых и так же медленно вошла в кухню. Оценив ситуацию, налила в стакан воды и со словами «Зинка, ети мать, чо разлеглась» выплеснула на голову смертельно больной. Вода явно обладала животворящими свойствами – Зинаида Васильевна открыла глаза и обвела взглядом присутствующих. Наткнувшись взглядом на старуху, обреченно проронила:

– Вот так вот, теть Маш.

– Вставай, корова, – не церемонилась соседка. – У ей сын приехал, а она тут сознание терят.

Володя избегал смотреть на мать и с надеждой обернулся к невозмутимой старушке.

– Ты чо, Вовк, растерялся? Водки ей налей. Есть в доме водка-то?

Зинаида показала глазами на холодильник.

– Налей-налей. И сам выпей. Ты водку-то пьешь, парень?

– Не-е-е-т. Он спортсмен, – простонала Зинаида.

– Не язвенник же, – настаивала тетя Маша.

Вскоре талантливую симулянтку общими усилиями водрузили на стул, рядом расположилась сухонькая босоногая соседка, и Володя выставил на стол запотевшую бутылку в окружении трех дамских рюмочек.

Рюмочки тете Маше не понравились:

– Это чо за неперстки-та? Стаканов, чо ли, нет?

– Стака-а-аны есть, – продолжала стонать Зинаида Васильевна.

– Так дай, – потребовала спасительница.

Мадам Косоротова попыталась приподняться со стула и вновь на него рухнула.

– Ничего-то я теперь не могу… – запричитала она и начала в очередной раз сморкаться.

Вовино сердце сжалось – и он принял решение: и Москва, и Лена, и свадьба были принесены в жертву материнскому здоровью. Поразмыслить об этом поподробнее спортсмену не удалось, голос тети Маши вернул его на кухню:

– Вовк, ты чо застыл-та? Иди, неси стаканы. Мать говорит, в буфете они.

Минуту спустя Володя водрузил пыльную тару на стол. Соседке этого показалось мало, она прищурилась и сальным передником протерла каждый стакан.

– Давай лей.

Спортсмен был лишен навыка, руки его дрожали, и горлышко бутылки стукалось о край граненого.

– Дай сюда. – Тетя Маша привычным движением обхватила бутылку и с удивительной точностью наполнила тару по какую-то невидимую рисочку.

Мать с сыном молчали и избегали смотреть друг другу в глаза. Хорошо чувствовала себя только соседка:

– Давай уже. За здоровье.

Молча выпили. Словно по команде, встали. Тетя Маша удовлетворенно окинула гостеприимных пострадавших взглядом и бойко выдвинулась в прихожую. Занесла было ногу через порог, но замешкалась:

– Чо, Вовка, понравилось? Вон как порозовел-та. Прощевай, Васильевна. Будь здорова.

Позже Володя опишет эту ситуацию Люсе несколько в другом ключе. Он убеждал Петрову, мол, сглазили, к вину пристрастили, жизнь поломали. Зинаида Васильевна из лучшей матери мира превратится в мегатирана, полуграмотная соседка – в злую ведьму, а сам юноша – в разочарованного страдальца.

Конечно, слова тети Маши звучали как пророчество – ведь пить Вове понравилось. Алкоголь приводил к тому расслаблению, о котором Косоротов знал только из учебников физиологии. Легкость, простота, свобода, смелость теперь сопровождали его по жизни постоянно. Впрочем, как и Зинаида, трусившая за сыном вслед. Схватившись за голову, мать тоже твердила о сглазе, о проклятье, о людской зависти… Ей даже на ум не приходило, что святая материнская любовь стала грузом, от которого бывший спортсмен освобождался единственным, по его представлениям, доступным способом.

– Ты мне жизнь сломала! Лучше бы ты тогда и вправду сдохла! Ненавижу! – кричал распоясавшийся уже не юноша.

Косоротова мелко тряслась, бегала к бабкам, знахаркам, приводила батюшку святить квартиру от демонов, мучающих беднягу сына, устраивала облавы на Володькиных любовниц, вызывала наряды милиции, «Скорую помощь», пожарную команду, МЧС – все бесполезно. У Володи был свой путь, хоть и изрядно затоптанный материнскими следами.

Некое подобие просвета наступило, когда неожиданно протрезвевший Володя Косоротов увидел ангела. Звали это почти двухметровое создание Оля, у нее были раскосые глаза и клетчатая в пол юбка. Ангел с завыванием декламировал стихи поэтов Серебряного века и на каждый взмах крыла топал кооперативной туфелькой сорокового размера.