В Нижней Каре Яков неожиданно и сильно изменился. До сих пор он ставил себя по отношению к Лыкову в положение как бы ученика, второго номера. Это понятно: Алексей, видевший уже и войну, и тюрьму, был более опытен и, что еще важнее, более уверен в себе. Челубей, при всей своей огромной физической силе и здоровом нахальстве, не имел настоящего куража. В душе сомневаясь в себе, он пытался скрыть это развязностью, получалось только хуже… Наблюдая за ним все это время, с мая по июль, Лыков понял, что Челубей словно готовится перейти некую черту. Так иногда человек стоит на берегу реки, хочет прыгнуть — и не решается. Что это за рубеж, было для Алексея загадкой. Убийство? Нет. В Москве, на глазах у него, Яков застрелил человека и бровью не повёл. Окончательный разрыв с обычной, до-лобовской жизнью? Но он уже третий год служит у Анисима Петровича. Была в этом стройном, привлекательном богатыре какая-то гниль, червоточина, какая-то угрюмая тайна. Недашевский был неплохо образован и получил, видимо, некоторое воспитание. Он свободно говорил по-французски и по-немецки, разбирался в химии и астрономии, не выносил непечатной брани и грязных рук. Когда-то, по его собственным словам, он учился в кадетском корпусе, мог бы стать офицером, а вышел в бандиты. Так же, как Озябликов, из-за обиды на общество? Лыков чувствовал в нем опасную недорешённость: то ли он злодей, то ли еще не совсем…

А сегодня Челубей весь день занимается какими-то делами, не посвящая в них Лыкова. У него действительно оказались секретные инструкции и особые полномочия. Когда он заметил обиду со стороны Алексея, то просто сказал:

— Так надо. Есть один секрет, который ты не должен пока знать. Слишком мало времени ещё служишь у Анисима Петровича. Придет время — всё узнаешь.

Вернувшись в саблинский дом, Лыков до вечера собирался в дорогу. Вычистил и зарядил оружие, уложил патроны, деньги, спички, пищевые припасы, одеяла и прочий необходимый скарб. В одиннадцать лег спать. Сожительница Саблина, толстая сорокалетняя Авдотья, присланная из Вологодской губернии за отравление снохача-свекора, постелила ему в летней кухне. Уставши за день, Лыков мгновенно уснул. Он долго плутал в каких-то обрывках сновидений, без системы и смысла. Потом вдруг увидел отца, сбивающего лопатой лёд во дворе их дома в Благовещенской слободе. По времени это было до ухода Алексея на войну, когда он доканчивал последний класс гимназии. И раньше он видел отца во сне, но словно бы в прошлой жизни. Теперь было по другому. Лыков понимал, что отец давно умер, осознавал, что это сон, что он дремлет и скоро проснется; жалел, что о многом не договорил с батюшкой и молча с любовью смотрел на него. А отец отставил лопату и так же молча улыбался сыну. Они даже поговорили о чём-то незначительном, и отец погладил Алексея по голове. Потом он исчез и замелькал бессмысленный калейдоскоп, и потом вдруг появился Буффало.

— Фёдор, и ты пришёл! — обрадовался Алексей. — Какой хороший сон…

Но Буффало был серьёзен и неулыбчив.

— Алексей! — сказал он тревожно. — Проснись, немедленно проснись!

— Федор, а ты знаешь, что у тебя ещё один сын есть? — хотел обрадовать его Лыков. — Большой уже, и очень на тебя похож; славный парень.

— Некогда теперь, Алексей, потом расскажешь. Тебя хотят убить. Немедленно проснись!

И Лыков проснулся, сразу, без перехода. И сразу же услышал сдерживаемое дыхание и почувствовал присутствие в комнатке другого человека. Начинало светать, в сумерках проступали контуры предметов, и в углу Алексей увидел силуэт. Вскочив, как на пружинах, он принял боевую стойку, выставив вперед кулаки. Человек — а это оказался Самболат Алибеков — тут же, не раздумывая, бросил нож и кинулся на улицу; Алексей рванул за ним. Выскочив за калитку, Лыков обнаружил, что вдоль улицы к нему бегут Хогешат с Имадином. Спешат, запыхались и машут руками, а их брат улепётывает в другую сторону.

— Он что у вас, только спящих может резать? — гневно закричал он. — Настоящий джигит!

Молодые люди уже добежали до него, но подойти не решились, стали поодаль.

— Мы… догадались, куда он собрался… слишком поздно! — выдохнул Имадин. — Извини… не успели бы… Я не сказал тебе вчера, постыдился: Самболат дурной человек. Трудно такое говорить о старшем брате… но это так… Мы с сестрой много из-за этого страдали и решили: всё, хватит! Вчера был разговор о Хогешат: он хотел отвести её к Бардадыму, а я не позволил; чуть не подрались… Тогда Самболат решил убить тебя. Думал, наверное, поднять этим уважение к себе у абреков… Еще раз извини — мы не успели, но очень рады, что у него не получилось. И — он нам больше не брат.

— Ладно, — примирительно сказал Алексей. — Вы двое ни в чём передо мной не виноваты. Скажите лучше, нашли, где спрятаться на эти четыре дня?

— Да. Нас укроют двоеданы[143]. Зимовье Буслейское, между Нерчей и Куенгой, в восьмидесяти верстах отсюда к западу. На площади есть церковная лавка, там сидельцем Диомид. Он нас отвезет и там оставит; когда вернешься, разыщи его, он объяснит дорогу.

— Вот это славно! — обрадовался Лыков. — Не тяните только, уезжайте как можно раньше, а то Самболат сдаст вас Бардадыму. Вот ещё сто рублей, пригодятся.

Тут со стороны огорода бесшумно появились Челубей с Саблиным и воззрились на кавказцев: Яков удивленно, а Иван Богданович недовольно. Алексей вытолкал брата с сестрой за калитку и подошел к ним.

— Какая красивая! Кто это такая? — наскочил с расспросами заинтригованный Челубей, но Саблин оборвал его:

— У вас, Алексей Николаевич, способность наживать себе врагов. Бузуй в лазарете с сотрясением мозга, а Юс Большой бегает по городу со свинцовой трубой, вас разыскивает. Пора вам отсюда уезжать для вашей же пользы.

— Вещи я все собрал; когда выезжаем?

— Да прямо сейчас. Повозка на огородах. Пока рано, надо вырваться из Нижней Кары. Жду вас обратно через четыре дня на пятый…

Майор Таубе лично привез письмо, полученное им на «Крыше Мира», в столицу. Британцы налаживали канал связи из Тибета с Петербургом, с привлечением офицера российской армии — в этом следовало разобраться.

В тихом внутреннем корпусе Военного министерства Енгалычев выложил перед ним на стол формуляр поручика Громбчевского. Родился 15 января 1855 года в Ковенской губернии. Отец выслан в Сибирь за участие в восстании 1863 года; имение конфисковано в казну. Бронислав окончил в Варшаве русскую гимназию и был принят в Петербургский горный институт, где получил основы знаний в геологии и картографии. Не закончив курса, поступил в 1873 году на военную службу в Кексгольмский Гренадерский Императорский Австрийский полк, откуда был командирован в Варшавское юнкерское училище. Закончил его по первому разряду, но в гвардию, по неимению средств, не вышел. В 1876 году Громбчевский был переведён, по собственной просьбе, в 14-й Туркестанский линейный батальон; состоял ординарцем при М.Д.Скобелеве, затем при князе П.Л.Витгенштейне (ныне служащем в Благовещенске). Участвовал в Алайском походе 1876 года и штурме Самарканда в 1878 году; награждён орденами Анны 3-й степени и Станислава 4-й степени с мечами. В настоящее время — старший чиновник особых поручений при начальнике Ферганской области. В совершенстве знает фарси, сартский (узбекский) и таджикский языки; награжден Cеребряной медалью Императорского русского географического общества за тысячеверстную сьемку ранее неизвестного района Кашгарии с городом Хотан. Отзывы начальства — самые положительные.