Под внимательными взглядами я медленно выпил свое вино, поставил кружку, кивнул на прощание и ушел.

Остальные к вину после моего «тоста» даже не притронулись.

Возвращения я немного побаивался – еще неизвестно, как отнесется Верона к тому, что я разбазариваю ее имущество. При солдатах она промолчала, а вот что меня ждет наедине? Может, уже придумала хорошие слова, чтобы доходчиво объяснить все мои ошибки?

К моему немалому удивлению, никаких признаков паники в замке не было. Усиленные посты на воротах и стенах, но солдаты были спокойны. Да и слуги занимались своими обычными делами без всякой нервозности. Если верить рассказам Гусли, в замке в последние годы творилось и не такое, и убийство десятка вспыльчивых, заносчивых, а то и просто несговорчивых гостей было почти невинным развлечением. Хендрик провел ночь на стенах, проверяя посты, а я – уже привычно в кресле у открытой двери, тихонечко точа свой нож, впитавший кровь еще одного врага. Время от времени накатывали сомнения, правильно ли я поступил? Ведь фактически я заварил эту кашу, спровоцировав людей. Может, все и обошлось бы? Ну злые, ну высокомерные. Но если бы принесли присягу, может, все и наладилось бы? Теперь этого не узнать. Остальные напуганы, в сомнении. Да и родственники еще неизвестно на что решатся. Опять же если на всех оглядываться, то и шагу ступить не получится. Вон король только обнаружил заговор и сразу же почистил вокруг себя стальной метлой. А кому не нравится – будут следующими. Поганое это дело – политика. Вроде делается для общего блага, а сколько крови при этом льется! И ведь часто, когда непонятно, кто прав, говорят: «Потомки рассудят». И неизвестно, сколько мне самому придется еще крови пролить и как меня «потомки рассудят». Вздохнув, я снова начал точить свой нож.

Утром меня неожиданно вызвали к Вероне. Зайдя к ней, обнаружил там и «пограничников». Верона странно посмотрела на меня:

– Господа хотят принести присягу, но просят сделать это в твоем присутствии.

Я немного удивился, но даже и мысли не возникло ставить подобное себе в заслугу. Скорее уж мужики пораскинули мозгами и решили, что вариантов все равно не будет, так чего мотаться лишний раз? А уж начальство пускай между собой разбирается, кто из них правее. Я бы тоже так сделал.

Не зная, как здесь положено принимать присягу, просто встал чуть сбоку от Вероны и положил ладонь на рукоять меча. Мужики сразу построжели. Вперед вышел Мардан и опустился перед Вероной на одно колено:

– Я, сотник Мардан, и мои солдаты присягаем тебе, леди Верона, и клянемся в верности, пока смерть не разорвет эту клятву.

Верона в ответ положила руку ему на плечо и торжественным голосом произнесла:

– Я, леди Верона, принимаю верность твою, сотник Мардан, и твоих солдат. Клянусь заботиться о вас, пока я жива и имею для этого силы.

Мардан поцеловал потянутую руку и отошел к остальным погранцам. Контус и Берхам повторили клятву слово в слово.

Интересная процедура. Немного пафосная, но смысл понятный. Да и мужики молодцы, вон как Верона облегченно заулыбалась. Не бог весть что, но начало положено. Я бы с удовольствием пожал мужикам руки, но после вчерашнего разговора это выглядело бы не очень правильно, показушно, что ли. Мы просто переглянулись и поняли друг друга без слов. В комнате стало заметно спокойнее.

Повернувшись к Вероне, я осторожно поинтересовался:

– Леди не будет против, если в качестве подарка по случаю такого знаменательного события господа сами выберут себе оружие в арсенале?

После вчерашнего это можно было расценить как шутку, но положение Вероны существенно изменилось – теперь у нее появились вассалы на новых землях, и желательно было не испортить торжественность момента. А так внешне приличия были соблюдены: я прошу, хозяйка разрешает. Верона прекрасно все поняла:

– Да, конечно. И проследи, чтобы они не скромничали.

Стараясь не улыбаться, я склонился в поклоне.

Разумеется, я проследил. Отвел в один закуток, где хранилось не просто хорошее, а еще и красивое оружие. Надо было видеть, как мужики его выбирали! Наверное, это было как медаль – обычное железо, но его вручают за заслуги. Разумеется, это можно было расценить и как мелкий подкуп, но тут все дело в последовательности событий: что будет вперед – верность или награда.

Во всяком случае, расстались мы уже, как люди, находящиеся на общей службе у Вероны.

Еще дня три прошло в ожидании возможного нападения, но вокруг все было тихо, и постепенно все вернулись к обычной жизни. Солдат пока держали на казарменном положении, запретив выходить за ворота замка. Верона снова целыми днями была занята бумагами и к вечеру смотрела на меня покрасневшими глазами без всякого интереса. Служанки обживались в новом для них доме и усиленно заводили знакомства, тем более что мужского внимания теперь было даже многовато. Один я, спихнув охрану Вероны на солдат, оказался не у дел. Замок я уже облазил от подвалов до чердаков и теперь придумал для себя пешие прогулки. Без всякой цели, просто так. Вокруг замка, вокруг городка, по полям, лесам, дорогам. Просто ходить и просто смотреть. Я почему-то стал получать странное удовольствие от таких прогулок и ничего не значащих фраз со случайно встреченными людьми. Может, это был какой-то вид терапии? Советуют же всем больным побольше гулять. Себя я больным не считал, но какая-то польза, наверное, была.

Однажды на окраине городка мне под ноги неожиданно бросился какой-то черный комочек, оказавшийся маленькой собачкой. Немного удивленный, присмотрелся к ней, и у меня подкосились ноги. Опустившись на колени, я протянул к ней руку. Маленький черный тойтерьер с белой грудкой крутился вокруг меня безостановочно и непрерывно повизгивал, будто жаловался на что-то. Стоило мне чуть наклониться к нему, и он бросился облизывать мне лицо, продолжая жаловаться.

Наконец я смог выдохнуть:

– Стэфик, неужели сволочи-киношники и тебя притащили в этот мир?!

Тойчик, будто поняв, о чем я говорю, вдруг прижался ко мне и замер под моей рукой. У меня вообще чуть сердце не остановилось. Завел я себе собаку года три назад, и с тех пор эта бестия с ушами больше головы не раз спасала меня от тоски своей детской непосредственностью. Потом случился этот перенос, съемки, и я заставил себя забыть о прошлой жизни. И вдруг такое! Кому и зачем потребовалось тащить собаку? Решили меня уколоть и ударить побольнее? Хорошо, что собака не осталась одна в пустой квартире, есть кому позаботиться, но почему ее притащили сюда? И как он мог узнать меня, ведь у меня теперь другое тело?

В задумчивости я погладил собачку по бархатной шкурке, и тойчик сразу зарычал, показывая, что дружба дружбой, но фамильярности он не потерпит. Умилившись, я снова погладил его, и рык стал гораздо громче. Отскочив в сторонку, тойчик встал на задние лапки и, растопырив передние, геройски бросился на мою ладонь. Я чуть шевелил пальцами, а Стэфик, яростно рыча, пытался побороть их, загрызть. Силенок было маловато, да и рычал он больше для проформы. Стоило отвести руку, и он тут же начинал крутить обрубком хвоста, преданно глядя на меня и ожидая продолжения игры.