Леня плечами пожимал. Не искал объяснения. Михаил Иванович грустнел, глядел в окно, видно было, на душе у человека зябко.

Прошлись от электрички. Погода того стоила. Небо сияло чистейшей голубизной, там, наверху уже закончили последние приготовления к приходу зимы. Теперь, когда все было выглажено и прибрано, осталось ждать. И людям, разгуливающим внизу по делу и без (сверху большой разницы нет), это настроение как-то передавалось. Хоть голова занята своим, но все же.

Дорога вела через ельник, стук электрички становился глуше. Громко кричали оставшиеся зимовать птицы. Потом пошли заборы, кое-как (судя по виду) дотянувшие до нового времени, а ними состарившиеся дома под белыми дымами (уже топили), как снявшаяся с якоря, идущая в последний бой эскадра.

Миновало время — эпоха приблизительного равенства и скромного благополучия. Одноэтажные строения с мезонином, откуда должна выглядывать (и выглядывала) всклокоченная голова поэта, желающего чаю со свежим вареньем. Такими эти дома запомнились просвещенным любителям рассматривать старые фотографии. Ностальгия… Если вглядеться, это он и есть — старый дом во всем своем потускнелом и обветшалом изяществе, с размытой и выцветшей краской фасада, боковым крыльцом, жестяными трубами, застекленной верандой с накрытым для вечернего чаепития столом. Музыка и сейчас слышна, носится по двору счастливый пес, а в распахнутые ворота осторожно въезжает изделие отечественного автопрома. Жизнь продолжается.

Потом пошли каменные стены с колонками и башенками, и дома за ними теснились огромные и неуклюжие, как носорог на старинной гравюре. Что было самым живым — громадные сосны, подпирающие вершинами небо. Перед парадными арками сияло электричество.

Михаил Иванович тяжело вздыхал. — В городе за копейки живых людей на улицу гонят, а тут ясным днем энергию жгут. Прежде академики такого себе не позволяли, а теперь внуки расплодились, и пошла писать губерния… Как и куда писать, Михаил Иванович не уточнил. Классика тем и хороша, что годится для любого времени и обстоятельств.

— Жук-короед на подходе. — Сообщал Михаил Иванович. — Скоро пожалует, все сожрет подчистую. Будет вам казнь египетская. Еще наплачетесь…

Адрес нашли легко, дом по самую крышу был укрыт массивной оградой. Леня встал впереди, потеснив Михаила Ивановича, и позвонил. Открыла калитку женщина, за ней грозно ворчала большая собака, но сама женщина приветливо улыбалась. Старуха, казалось бы, но не скажешь, глаза молодо блестели. Опрятная седина и даже артистичная. Видно, хозяйка спешила, на ходу набросила платок. Зато не заставила себя ждать. Смуглость лица и темные, обведенные кругами глаза, выдавали восточное происхождение. Это, если по мелочам, а в целом, вид располагал к общению.

— Габриеля Антоняна хочется видеть. Ваш адрес он оставил в материалах научной конференции. Мы из милиции, но вы не пугайтесь. — Леня показал удостоверение. Просто хотим поговорить. Несчастье случилось с его научным руководителем.

— Нет Габриеля. Но почему должна пугаться? Хотите, поговорим. Вы, наверно, из города. Ехали долго, по холоду шли. Как могу не принять? У меня гостей из милиции не бывало. Вы первые.

Прошли в дом. Собака чуть подобрела, но не слишком. Шла, тычась Лене под колено. Она определила в нем главного. Лестничные ступени на второй этаж скрипели.

Поднимались медленно, общались. — Племянники приезжают. Давай, тетя, здесь переделаем и здесь. Новое будет. А я поэзию перевожу. Прозу. Мне от этого нового вкус портится. Пока жива, ничего менять не стану. Так они мне забор новый поставили. Моего мнения не спрашивали. Пока я у сестры была, сами все сделали. Что я с ними буду? Сказала спасибо. И вот Аревик. — Солнышко, значит.

Грозная собака шла следом.

— Наверно, похож.

— Это сука.

— Тем более. — Подтвердил Михаил Иванович. Поднялись. Аревик разлеглась посреди комнаты.

— Кофе обязательно. Или чай? Лучше кофе. — Хозяйка отправилась вниз. Аревик осталась лежать, присматривая за гостями.

— Вроде, как под охраной. — Сказал Михаил Иванович.

— Приветливая женщина. — Оценил Леня. Полез куда-то вглубь пиджака (не будем забывать, что там кобура), выудил плитку шоколада, показал собаке. — С собой принесли.

Вообще стало проще, и Леня потянулся к лежащим на столе газетам, обменявшись с Аревик понимающими взглядами, — мол, мне разрешили. Взялся просматривать. Собака окончательно успокоилась, положила голову на лапы. Леня внимательно изучал прессу. Михаил Иванович глядел в окно на красную рябину, она приходилась вровень со вторым этажом.

— Дружелюбный народ. — Сообщил Леня, изучая заголовки, даже записал себе что-то. Лестница заскрипела. Можно было помочь, но тревожить Аревик не хотелось. Хозяйка освободилась от подноса и всплеснула руками. — Как же я пальто хочу. Холодно одной.

Уселись за стол. Шоколад оказался кстати. — Армянский кофе, — говорила Сильвия (так она просила себя называть, без отчества), — в милиции очень полезно пить. У наших женщин как? Хочешь узнать от мужчины тайну, угости его кофе. Сам все расскажет.

— Будем иметь ввиду. — Сказал Леня. — Хотели вашему Габриелю печальное известие сообщить. Научный руководитель его. Вы, возможно, знали. Подвергся нападению вечером на улице. Убили человека. А Габриель у него диссертацию писал.

Леня достал фотографию Кульбитина.

— Не помню такого. — Сильвия глянула внимательно. — Может быть, раньше, Гарик жил у меня, несколько месяцев. Но кого приглашал…. Он меня не знакомил. Приезжали, уезжали.

— А сейчас не появляется? Нам бы его найти. Буквально, формальность, но без этого дело на месте стоит, закрыть не можем. Может, кто приезжал или что-то говорил. Гарик — верный ученик, какие-то детали мог сообщить.

— Один раз был, месяц где-то назад. Гарик теперь значительный человек. Привез посылку от сестры из Еревана. Самим есть нечего, а они шлют и шлют.

За разговором и угощением время текло приятно. — Вкусно? Посидите, я еще сварю. А у меня… Стихи кто сейчас пишет. Я по вашей части пошла.

— Как это? — Принял участие в разговоре Михаил Иванович.

— Детективы перевожу с французского. Хотите, историю вашу помогу раскрыть?

— Конечно, хотим. — Загорелся Леня.

— Тогда блюдечко возьмите. Поставьте вот так. Чашку на него резко переверните и оставьте. Пусть гуща стечет. И фотографию дайте этого несчастного. Поставьте здесь. Рядом. Пусть смотрит вместе с нами. Ну вот, а теперь давайте… Все трое (и фотография Кульбитина тут же) склонились на чашкой.

— Так сразу, не вижу. — Сказала Сильвия. — Смотрите, видите, как здесь потекло. Это значит, неясно, что и как. Правильно я говорю? — Неожиданно обратилась она к Лене.

— Ну, в общем…

— Потому что, если есть подозреваемый, можно его линию окончательно проследить. Но это вы должны подсказать.

— Вообще то, тайна следствия. — Сказал Леня.