И вот я увидел, что она уже заколебалась и хотела войти в палатку, но всунула свою голову между ней и кораблем, старуха же схватила ее голову и всунула ее в палатку и вошла вместе с ней, а мужи начали ударять деревяшками по щитам, чтобы не был слышен звук ее крика, причём взволновались бы другие девушки и перестали бы искать смерти вместе со своими господами. Потом вошли в палатку шесть мужей и совокупились все с девушкой. Потом положили ее набок рядом с ее господином, и двое схватили обе ее ноги, двое обе ее руки, и наложила старуха, называемая ангелом смерти, ей вокруг шеи веревку, расходящуюся в противоположные стороны, и дала ее двум (мужам), чтобы они оба тянули ее. И она подошла, держа кинжал с широким лезвием, и вот начала втыкать его между ее ребрами и вынимать его, в то время как оба мужа душили ее веревкой, пока она не умерла.

Потом подошел ближайший родственник мертвеца, взял деревяшку и зажег ее у огня, потом пошел задом, затылком к кораблю, а лицом своим (в рукописи пропуск. — А.Б.), зажженная деревяшка в одной его руке, а другая его рука на заднем проходе, (он) будучи голым, пока не зажег сложенного дерева, бывшего под кораблем. Потом подошли люди с деревяшками и дровами, и с каждым — деревяшка, конец которой он перед тем воспламенил, чтобы бросить ее в эти куски дерева. И принимается огонь за дрова, потом за корабль, потом за палатку, и мужа, и девушку, и все, что в ней (находилось). Подул большой, ужасающий ветер, и усилилось пламя огня, и разгорелось неукротимое воспламенение его. И был рядом со мной некий муж из русов, и вот я услышал, что он разговаривает с переводчиком, бывшим со мною. Я же спросил его, о чем он говорил ему, и он сказал: "Право же он говорит: "Вы, о арабы, глупы"… (В рукописи пропуск. — А.Б.) Это он сказал: "Воистину вы берете самого любимого для вас человека и из вас самого уважаемого вами и бросаете его в прах (землю) и съедают его прах и гнус, и черви, а мы сжигаем его во мгновение ока, так что он входит в рай немедленно и тотчас". Тогда я спросил об этом, а он сказал: "По любви господина его к нему уже послал он ветер, так что он унесет его за час". И вот, действительно, не прошло и часа, как превратился корабль, и дрова, и девушка, и господин в золу, потом в пепел. Потом они построили на месте этого корабля, который они вытащили из реки, нечто подобное круглому холму и водрузили в середине его большую деревяшку хаданга (белого тополя), написали на ней имя мужа и имя царя русов и удалились.

Он (ибн Фадлан) сказал: к порядкам царя русов (относится) то, что вместе с ним в его замке находятся четыреста мужей из богатырей, его сподвижников, и надежные люди из их (числа) умирают при его смерти и бывают убиты за него. И с каждым из них девушка, которая служит ему, и моет ему голову, и приготовляет ему то, что он ест и пьет, и другая девушка, (которую) он употребляет как наложницу. И эти четыреста (мужей) сидят под его ложем (престолом). А ложе его огромно и инкрустировано драгоценными самоцветами. И с ним сидят на этом ложе сорок девушек для его постели. Иногда он употребляет как наложниц, одну из них в присутствии своих сподвижников, о которых мы упомянули. И он не спускается со своего ложа, так что если он захочет удовлетворить потребность, то он удовлетворяет ее в таз, а если он захочет поехать верхом, то лошадь его подводится к ложу, так что он садится на нее верхом с него. А если он захочет сойти (с лошади), то подводится его лошадь (к ложу) настолько, чтобы он сошел со своей лошади. У него есть заместитель, который управляет войсками и нападает на врагов и замещает его у его подданных"[120].

Вероятно, ибн Фадлан не всё правильно понял из увиденного и услышанного о русах, а что-то неправильно истолковал. Его живой рассказ отражает и реалии этой жизни (поклонение идолам, украшения женщин — мужчины на Руси их почти не носили, — детали богатой одежды, похоронные обряды), и чрезмерную увлеченность восточных авторов темой сексуальной раскрепощённости руси, равно относимой ко всем славянам. Вообще описания политического устройства во главе с каганом, нравов и обычаев славян и руси у многочисленных арабских и персидских авторов, использовавших работы друг друга, тесно переплетаются, сливаются и просто заменяются одно другим. Например, процитированный выше отрывок из сочинения ибн Хордадбеха о купцах ар-Рус, его последователь ибн ал-Факих, писавший около 903 г., как полагают, по более полной рукописи ибн Хордадбеха, чем имеется в нашем распоряжении, во всех известных списках относит к славянам: "Что касается славянских купцов, то они вывозят меха лисиц…" и т. п.; "И что касается славян, то они везут…"; наконец, просто: "Славяне едут к морю…" У более поздних авторов изначальное различение славян и руси и вовсе сглаживается, становясь темой для фантазий.

Если свободные отношения мужчин и женщин у северных язычников очень увлекали мусульманских авторов, а привычное им многоженство славян и руси просто констатировалось, то погребальные и поминальные обряды они описывали с большим вниманием и точностью. Ибн-Русте, например, существенно дополнил яркое описание похорон руса в труде ибн Фадлана рассказом о поминках у славян, на которых одна из жён покойного добровольно приносит себя в жертву, и её труп сжигают. Для археологов погребальный и поминальный обряды являются важным определителем т. н. археологической культуры, характерной для того или иного этноса. Кого же описал в столь ярком рассказе ибн Фадлан?

Норманисты не сомневаются, что сожженный на глазах учёного-араба рус был скандинавом. А как же иначе — ведь тут в деталях описан именно скандинавский погребальный обряд в ладье! Увы, пройдя по ссылкам наших норманистов к шведским, норвежским и датским исследованиям, мы обнаруживаем у них описание этого "скандинавского" обряда по тексту… ибн Фадлана! То есть араб описал именно "скандинавский" обряд потому, что скандинавские исследователи описывают "свой" древний погребальный обряд по его труду. Ситуация вполне анекдотическая. К счастью, у нас имеются подробные исследования скандинавских археологов по материалам реальных раскопок могил простых людей, викингов и конунгов. В отличие от Руси, на севере Европы действительно был обычай погребать знатных людей в ладье с оружием и богатой утварью (в то время как могилы простых скандинавов были просто нищенскими). Но ни тела, ни ладьи ни в коем случае не сжигали! (Благодаря чему археологи и не обделены ценными находками.) Описанный ибн Фадланом обряд представляет собой смесь скандинавских традиций (ладья, оружие, утварь) со славянским обрядом трупосожжения и жертвоприношения. Переводчик, столь живо объяснивший ибн Фадлану смысл трупосожжения как кратчайшего пути проводов героя в загробный мир, излагал концепцию славян, которые не могли себе представить иной способ обеспечить загробную жизнь покойного.

Очевидно, что русы — воины и торговцы на Великом Волжском пути — представляли собой смесь разных этносов, подобно варягам на Балтике, где северный и западный берега занимали скандинавы, а южный и восточный — славяне, балты и финно-угры. Какой этнический элемент здесь преобладал, нетрудно догадаться, раз язык русов был славянским, а славянский обычай трупосожження постепенно проник в Скандинавию, появившись сначала на ведущих к ней Аландских островах, затем в торговом городе Бирке, куда прибывали воины-купцы с Аустрвегра, и со временем распространившись по Швеции, не вытеснив, впрочем, исконного обряда трупоположения[121].