Отец Василий горько усмехнулся: когда-то давно, еще «в прошлой жизни» он сам привозил за похожие ворота захваченных с боем отморозков, а вот теперь сам…

* * *

С ним обращались вежливо. Никто не пытался ни сострить в адрес «попавшего» священника, ни тем более ударить, но все это благолепие длилось только до тех пор, пока его не завели в один из многочисленных кабинетов, потому что там уже сидел Ковалев.

– Где пакет?! – с надрывом спросил начальник милиции.

– Я вернул его, – не дрогнув, полностью осознавая, что делает, соврал отец Василий.

– Не свисти! С чего бы ты его отдавал?! – заорал Ковалев.

«Ага, – понял священник. – Значит, вы его не взяли и наверняка не знаете!»

– Понимаете, Павел Александрович, – старательно изобразил на лице законопослушание отец Василий. – Я бы, может, и не отдал, но тут как раз началась эта кутерьма, и он этот пакет буквально вырвал из моих рук!

Ковалев как провалился в небытие. Он просто оцепенел, уставясь в пространство пустыми глазами, облизывая языком губы и периодически смаргивая. «Клюнул», – зафиксировал священник.

– Что там было? – повернулся к нему Ковалев.

– Я бы сказал, что бумага, – ответил отец Василий. – Судя по плотности…

– Ага, бумага, – сказал себе Ковалев и снова замер.

Отец Василий ждал. Минуту. Вторую. Третью. Наконец Ковалев посмотрел на него, и взгляд этот был так страшен, что по спине отца Василия прошел холодный вихрь, а волосы на темени приподнялись.

Такое с ним было только единожды, когда они с ребятами брали расчленителя. Они не знали точно, куда попадут, просто выехали на задание, хотя их, конечно, предупредили, что подозреваемых двое и оба они вооружены и склонны к оказанию сопротивления. Но все вышло по-иному.

Он был один, и он даже не попытался скрыться. И, когда лейтенант вышиб дверь и пятерка рассредоточилась по пропахшей чем-то невыносимо кислым квартире, этот стоял на кухне с замысловатыми щипцами в руках, а на пластиковой поверхности стола лежало то, что когда-то было женщиной.

Отец Василий, тогда еще Мишаня Шатун, влетел в кухню первым, готовым к любому, самому отчаянному сопротивлению, и первый взгляд был на человека у стола, второй на труп, но только когда он снова перевел взгляд на мужика с щипцами и увидел этот направленный сквозь него взгляд, волосы на голове встали дыбом.

Тогда Мишаня Шатун так и не понял, куда смотрит это существо, но в этих не видящих никого и ничего глазах светилась какая-то безумная, невозможная смесь презрения, жестокости и при этом – одновременно! – абсолютного торжества и высочайшего экстаза.

Теперь именно так на него смотрел Ковалев.

«Осатанел, – прозвучало в голове отца Василия, и это было именно так, в самом прямом, буквальном смысле этого страшного, древнего слова. – Господи, помоги!» – взмолился священник.

Дверь с грохотом распахнулась, и на пороге появился грузный, тяжело дышащий Медведев.

– Что это ты затеял, Павел Александрович?! – грозно спросил глава райадминистрации. – Хочешь меня с областью поссорить?!

– Не мешайте работать, Николай Иванович, – проглотив слюну, начал приходить в себя Ковалев.

– Работать?!!! – заорал Медведев. – Работать, говоришь?! Да у тебя худшие показатели раскрываемости по всей области! А ты тут с попами воюешь! Вот когда мне у губернатора краснеть за тебя не придется, тогда и будешь мне лапшу на уши вешать! Ишь, работает он!

Медведев разошелся не на шутку, и чем больше он орал, тем сильнее вжимал голову в плечи Ковалев, пока окончательно не стало видно, какой же это, на самом деле, слабый человек.

– Идите, батюшка! – распорядился Медведев. – Не хочу я при вас бога гневить, да, видно, придется с такими работничками.

Отец Василий встал со стула, бросил прощальный взгляд на сгорбившегося под неукротимым медведевским напором начальника милиции и вышел за дверь.

Первый, кого отец Василий увидел, был Костя.

– Ну как, все в порядке? – с явной тревогой в голосе спросил он.

– Ты же слышал, – кивнул в сторону кабинета отец Василий.

– Да, – засмеялся Костя. – Двери здесь фанерные. Ты знаешь, я как понял, к чему дело идет, так сразу к Медведеву. Ты же знаешь, он бывает ничего мужик.

– Да, бывает и так, – легко согласился священник.

* * *

Когда отец Василий вернулся, в храме творилось нечто неописуемое. Видимо, по указанию мало того что безбожного, но еще и явно безумного, что, впрочем, почти одно и то же, Ковалева милиционеры перевернули вверх дном практически все. Ольга держалась молодцом – не хныкала и не жаловалась, но, зайдя в бухгалтерию, отец Василий сразу увидел, что и ей пришлось несладко. Милиционеры не только перепотрошили все документы, но даже распороли матрасы, словно их нельзя было просто прощупать, если они искали только пакет. Но самое страшное священника ждало в самом храме.

Отец Василий не пошел туда сразу, у него поначалу и в мыслях не было, что безбожники рискнут надругаться над православными святынями. Но он явно недооценил Ковалева. Они побывали даже за царскими вратами, в алтаре. Дарохранительница, Евангелие, лампада – все было сдвинуто со своих мест, все носило на себе прикосновение чужих, нечистых рук!

– Боже мой, боже, – попросил он. – Прости детей своих неразумных, ибо не ведают, что творят.

* * *

На то, чтобы привести все в относительный порядок, отцу Василию, диакону Алексию, бухгалтеру Тамаре Николаевне и Олюшке потребовался весь день, но даже после целого дня напряженной работы многие важные предметы и документы не были найдены. Как оказалось, Ковалев даже не пригласил понятых, хотя утром, во время этого, с позволения сказать, обыска, а по сути своей – погрома, весь храмовый двор был заполнен людьми.

«Что ж, Павел Александрович, – подумал священник. – А вот теперь "попал" ты! Господь, может быть, тебе это и простит, да и я мстить не стану, а вот патриархия. Ты еще не знаешь, во что ввязался!»

Он начал обдумывать, как должна выглядеть докладная записка в Москву, когда вдруг осознал, что занимается совершенно не тем, чем надо! Уж если что и следовало сделать, так это выяснить, куда Николай Петрович сунул полученный от священника пакет. То, что он не у Ковалева, было очевидно, а значит, или сторожку не обыскивали, или Николай Петрович на славу постарался припрятать. Священник быстро прошел в сторожку.

– А где пакет? – стараясь не выдать своего волнения, спросил он.

– У меня, – многозначительно кивнул Николай Петрович.

– Где? – не понял отец Василий.

– Щас достану, – Николай Петрович полез к себе под рубаху, затем в штаны и, пыхтя, извлек на свет божий принявший полукруглую форму его ягодицы коричневый пакет.