— Так точно.

— У него черная «тойота»?

— Так точно.

— И он чисто владеет русским языком.

— Похоже, исходя из того, что Белову не составило труда общаться с ним.

— Это хороший, по словам Каманина, агент. Можешь полностью на него рассчитывать. Муатани много чего знает из того, что интересует нас.

— А как убедиться, что приехавший афганец на самом деле Бехзад Муатани? Смотреть документы глупо, их здесь подделать ничего не стоит…

— Пусть поднимет рубаху, на теле, крест-накрест, шрамы. Это у него от талибов. Еще он хорошо знает учебный центр «Лесной», так как там проходил подготовку в свое время.

— Не проще сбросить его фото?

— У Каманина нет его досье, это особо секретный агент, кстати, довольно успешный местный предприниматель.

— По части наркоты?

— По части строительства.

— Значит, мне привлечь его к работе?

— Смотри сам, но, думаю, он будет очень полезен. Каманин абы кого в таком серьезном деле нам не подбросил бы.

— Понял. Проверяю проводника и начинаю работу.

— Каково предварительное решение?

— Выход двух подгрупп к обоим объектам, ночная разведка, дневное наблюдение, подготовка работы.

— Хорошо. Тогда, до связи, Рома!

— До связи!

Вернув трубку спутниковой связи связисту, Скоробогатов вызвал Белова:

— Четвертый! Давай сюда этого «духа»!

— Есть!

Белов подвел афганца.

— Подними рубаху, Муатани, — приказал Скоробогатов.

Тот усмехнулся, выполнил требование. На его груди красовались безобразные шрамы.

— Неплохо поработали с тобой талибы.

— Было дело, майор.

— Как выжил?

— Бежал.

— От талибов?

— В этом есть что-то сверхъестественное?

— Как это произошло?

— Меня вывели на расстрел после недели пыток и издевательств. Подвели к краю пропасти. Внизу река, дня два до этого в горах шли дожди, и вода сильно поднялась. Не стал ждать, пока талибы пристрелят меня, прыгнул вниз. Чудом не погиб. Но, видимо, нужен еще Всевышнему на этой грешной земле. Затем сменил документы, а когда талибы ушли, занялся бизнесом. Продолжая работу на СВР. Кстати, я добровольно пошел на контакт с российской разведкой, так как уверен в том, что только Россия может помочь афганцам создать светское, мирное государство.

— Ладно. Мне сказали, что ты можешь помочь нам?

— Могу.

— И что за информацией, представляющей для нас интерес, ты обладаешь?

— Я лично знаком с Хатини, так уж вышло, пришлось завести дружеские отношения. Это было до того, как он занялся экспериментами с синтетическими наркотиками. На момент знакомства он был торговцем опиумом-сырцом, затем героином. Я знаю Рахнуд, знаю, как подойти к нему. Мне известно, где находится лаборатория, где производится эфербон. В отличие от Хатини, мне известно, почему перевернулась лодка во время бури на Пяндже.

— Может быть, тебе известно, и кто создал эфербон?

— Конечно, известно. В лаборатории работают два поляка. Они ученые. Хатини привлек их к работе, наняв в Кракове за очень большие деньги. Это Карл Глиняк и Мацей Росицкий.

— Да ты прямо ходячий кладезь знаний! Одно непонятно, почему мы в Москве ничего не знали о тебе? Я лично говорил с Каманиным, и у него не было информации конкретно по эфербону.

— Все верно. Ее и не могло быть до вчерашнего дня.

— Почему?

— Потому что я сильно болел, последний месяц находился в госпитале в Кабуле, и генерал не связывался со мной. Вчера я выписался и сам вышел на него. Результат — я здесь.

— Чудеса, да и только.

— Это не чудеса, это случай.

— Хорошо, Бехзад. Вот карта. — Майор достал из планшета обычную карту без условной сетки. — Сориентируйся.

Муатани безошибочно указал место нахождения группы и заметил:

— Очень удачное место.

— Ты знаешь, как удобнее и безопаснее перейти через перевал и скрытно подойти к Рахнуду?

— Знаю! Здесь недалеко, примерно в километре на запад, есть расщелина, по ней несложно подняться на вершину хребта. Спуститься еще проще, хотя спускаться, как известно, гораздо тяжелее, чем подниматься. Но не в нашем случае. Через перевал мы можем перейти не более чем за час.

— Дальше?

— А дальше идти следует вот по этому маршруту. — Афганец провел по карте практически прямую линию: — По двум балкам, горному участку плато между ними, с выходом на холмы, которые окружают с юга Рахнуд.

— На холмах не выставлено охранение?

— Хатини самоуверен. Он считает себя в полной безопасности в данном районе. С холмов до селения около трехсот метров. С них очень удобно вести наблюдение за базой Хатини. Оттуда удобно и атаковать базу. Единственное препятствие — арык у виноградника, но для русского спецназа это ничто.

— Да, интересно!

— Смотрю, майор, ты чем-то недоволен?

— Слишком уж все просто получается. Мы летим в названный район, готовим мероприятия по разведке, изучению и оценке обстановки, а по прилете к нам приезжает «добрый дядя» и выкладывает практически все по интересующему объекту.

— Ты предпочитаешь, чтобы ситуация складывалась более сложно?

— Я предпочитаю, чтобы операция не превращалась в «Зарницу». Как правило, подобные игрища приводят к невосполнимым потерям. Из личного опыта знаю.

— Но не в данном случае. Если бы я не попал в госпиталь, то вы получили бы полный рассказ по банде Хатини еще в Москве, но так получилось, что я не мог контактировать со службой. Смотрю, ты подготовил подгруппу для отправки к Дурму?

— По-моему, это тебя не касается. Я еще не решил, стоит тебя, такого осведомленного, привлекать к работе или оставить под охраной армейского спецназа.

— Разве ты не получил соответствующей команды от генерала Володарского?

— Так. Допустим, я решил отправить подгруппу к Дурму. И что?

— Это верное решение, могу узнать, по какому маршруту подгруппа должна выйти к приграничному поселку?

— По ущелью.

— Это понятно. Где ты запланировал организацию позиции наблюдения? — Афганец улыбнулся и продолжил: — Не сердись, майор, я же хочу помочь! И не стараюсь как-то вмешиваться в твои действия. Но я лучше тебя знаю этот район, даже не так: ты этот район не знаешь, я знаю.

Скоробогатов провел условную линию по карте.

Афганец кивнул, но сказал: