Я лишь покачала головой, так и стоя к нему спиной, чтобы он не видел моего лица. Единственное, что я сейчас могла, это огрызнуться и сбежать. Что и сделала, бросив через плечо:

– Да пошел ты!

Подхватив юбки, я побежала прочь. И бежала до самой башни, отчего ноги в туфлях ощутимо разболелись.

В комнате я сразу скинула обувь и добрела до туалетного столика босиком, несмотря на холодящий ступни камень.

Снова взглянула на себя в зеркало. Я пока еще красилась косметикой, прихваченной из дома, поэтому тушь и подводка экстремальную концовку вечера выдержали. Впрочем, мне ведь практически удалось не заплакать. Глаза, конечно, и сейчас были влажными, лицо раскраснелось от бега, но едва ли кто-то смог бы понять, насколько мне сейчас больно и тоскливо.

Ушибленная нога и слегка содранная ладонь ощутимо ныли, но все это было сущей ерундой по сравнению с тем, как полыхало огнем в груди. Слова Рабана все еще звучали в ушах, его голосу вторил голос Колта. Мерзко было даже не то, что едва осознанные мною чувства столь стремительно и резко были растоптаны и им не дали даже крошечной надежды. Противно, что мне снова не удалось их скрыть, раз и один и другой завели со мной эти разговоры. И я снова стала всеобщим посмешищем, как и четыре года назад. Теперь уже почти с половиной.

Еще эта драка, о которой будут судачить еще полгода… А мне даже полегчать по-настоящему не успело, слишком быстро Колт меня скрутил. Да уж, он наверняка не ожидал от меня такого. Да что уж там? Я и сама от себя такого не ожидала. Во всяком случае сегодня.

В этот раз я искренне надеялась все-таки вписаться. Потому что в глубине души уже решила остаться, хотела стать частью семьи своего отца. Нащупать ту тонкую ниточку связи, что называют кровными узами. Чтобы был в моей жизни кто-то еще, кроме дяди.

Видит бог, я старалась! Я попыталась стать такой, какой меня хотели видеть. Они велели надеть красивое платьице, украсить голову цветами и, изобразив из себя пай-девочку, станцевать с папенькой. И я пошла у них на поводу, позволила себе размякнуть, потеряла бдительность. Вообразила себя принцессой, в которую на балу влюбится прекрасный принц, хотя знала, что все эти сказки для дурочек, к коим я не отношусь.

– Да пошли вы все, – пробормотала я зло, вырывая из прически булавки. Иногда вместе с волосками.

Закончив, соорудила на затылке привычный хвостик. Потом добавила на веки темные тени и подрисовала подводкой более заметные стрелки. Следом выбралась из платья и корсета, бросив их прямо на пол рядом с туалетным столиком. Натянула джинсы, футболку и накинула сверху рубашку. Подаренные Колтом украшения бросила в бесформенную кучу, которую теперь представляло собой мое платье. В уши вернулись привычные недорогие, но клевые, на мой взгляд, сережки. Колечко заняло свое место в проколотой ноздре, на запястье легли браслеты.

Вот так и надо! Больше никаких платьев. Никаких балов. Никаких попыток получить одобрение людей, мнение которых не должно меня волновать.

И больше никаких любовных соплей.

Меня разбудило карканье ворон. Громкое, навязчивое, приникающее даже сквозь закрытые окна. А еще – очень тревожное. Не знаю, почему мне так показалось.

Я с трудом разлепила веки и взглянула на мир сквозь тонкую щелку, прикрытую ресницами, не совсем соображая, где я и кто. В голове клубился туман, и она раскалывалась, поэтому даже скромный свет приближающегося восхода солнца причинял глазам боль. А карканье ворон и вовсе ввинчивалось в висок острым штопором.

«Зачем же я так напилась?» – мелькнула в голове тоскливая мысль.

Но следом проступили воспоминания минувшего вечера. Не напивалась я: два бокала вина едва ли могут причинять с утра такие страдания. Тогда в чем же дело?

Я перевернулась на спину и потянулась, копаясь в памяти. И тут же окончательно проснулась, почувствовав, как быстро и тягостно забилось в груди сердце. Вспомнился бал, танец с Рабаном, высокомерные слова, за которые хотелось плюнуть ему в лицо, отец… в смысле, Колт с его нравоучениями и… Да, он самый. Скандал.

Меня захлестнуло жаркой, удушливой волной, подозрительно похожей на стыд. Сегодня собственное поведение казалось мне глупым и неадекватным. С чего я так взбесилась? Ладно, Рабан – козел, а не дракон, и Колт со своими советами пришелся очень не к месту. И да, падение получилось обидным и болезненным, но не обязательно же было устраивать сцену и бросаться на мерзкую дрянь прямо там! Всегда можно разобраться по-тихому, а всех, кто несет чушь, от которой вянут уши, – просто послать подальше.

Но я почему-то повела себя иначе. Конечно, приступы злости для меня – дело привычное, но вот агрессия – это что-то новое. Я могу наговорить неприятных вещей, послать куда угодно и кого угодно, но в драку обычно не лезу. Да и настолько остро на всякую ерунду не реагирую.

Сев на кровати, я обнаружила, что лежу поверх одеяла, а накрывалась все это время второй его половиной. И, судя по всему, накануне я не стала утруждать себя обычными приготовлениями ко сну: раздеванием и умыванием. Так и легла в одежде и, вероятно, в полной боевой раскраске.

Последнее предположение я проверила, заставив себя встать и подойти к зеркалу. Да, макияж немного размазался во сне, но смывать его явно и не пытались.

– Кружку воды, прохладной, – потребовала я, постучав по обеденному столу, как делала Мелиса.

Голос прозвучал грубо, шершаво, хотя особой сухости во рту я не испытывала и горло у меня не болело. Воды попросила только для того, чтобы запить обезболивающее зелье, весьма мерзкое на вкус.

Проглотив его и осушив кружку до дна, я на какое-то время так и осталась сидеть за столом, придерживая голову рукой и дожидаясь, когда перестук молоточков по внутренней поверхности черепа наконец стихнет. Заодно покопалась в памяти еще, восстанавливая события вечера после побега с бала.

Я ушла не очень поздно, мероприятие наверняка продолжалось еще несколько часов, но Мелиса пыталась проведать меня примерно минут пятнадцать спустя после моего возвращения в комнату. Дверь я ей открыла, но внутрь не пустила. И была довольно резка, что тоже не совсем объяснимо: наставница мне ничего плохого ни разу не сделала, слова дурного не сказала. Впрочем, я все еще была на взводе, вероятно, просто не справилась с эмоциями.

Ужинала я у себя и без особого аппетита. Потом прилегла, все еще перепиливая в голове события бала, и… видимо, вырубилась. Что весьма странно! Обычно, если уж случился какой-то конфликт, я долго не могу уснуть.

Зелье подействовало, голову начало отпускать, но чертовы вороны сводили весь эффект на нет, не давая сосредоточиться ни на одной мысли. Казалось, что они орут прямо мне на ухо.

Сжав кружку в руке, я подскочила к окну, дернула на себя створку, сама не зная, что собираюсь сделать. Швырнуть в птиц кружку? Замахать на них руками? Заорать?

Я не сделала ничего из этого. Холодный воздух, пахнущий прошедшим ночью дождем, ударил в лицо, остудив горячую кожу. В голове еще немного прояснилось, а птицы шарахнулись то ли от резкого движения, то ли от громкого звука и, продолжая каркать, предпочли переместиться, где поспокойнее.