Эта маска невероятно тяжелая, сковывающая все лицо. В такой невозможно пить и есть, трудно дышать. Она сдавливает голову тугим обручем, и явно предназначена для того, чтобы унизить и задушить свою жертву и пленницу… Через узкую глазницу пыточного приспособления просунут шелковый шнурок с болтающимся на нем кулоном, явно не драгоценным. Наверное, предыдущая пленница носила его на шее, а потом сняла вместе с маской.  Распутав тонкую веревочку, кладу неприглядное украшение на свою ладонь и взяв пальцами кулон с интересом рассматриваю металлический вытянутый предмет со всех сторон. Господи, это пуля? Удивленно поднимаю находку к свету. И правда пуля. Небольшая, гладкая, продолговатая… тяжелая, с отверстием в центре. Такой точно можно убить. Можно было, до того, как её продырявили. На одной стороне нащупываю шероховатость, и присмотревшись, замечаю гравировку с изображением птицы. Сокол, или орел? Герб шейха, который жил тут до Амирана? Кто он такой? Вероятно важная персона, иначе бы в его дворце не разместили наследника.

Отложив кулон в сторону, опускаю взгляд на другие находки и застываю от ужаса, разглядев среди пожелтевших бумаг и других побрякушек крошечные пинетки. Истлевшие и посеревшие от грязи, но ошибиться невозможно. Горло перекрывает от потрясения и шока.

Воображение начинает рисовать жуткие, чудовищные картинки, от которых живот начинает сводить спазмами. Все, хватит сходить с ума.

Тряхнув головой, отгоняю наваждение, засунув страшный клад обратно, оставив себе только кулон, закрываю отверстие в стене кирпичом и приказываю себе успокоиться.

Чтобы тут не происходило раньше, ко мне оно не имеет никакого отношения. Ни со мной, ни с моим малышом ничего не случится. Амиран вернется, и узнав о нашем ребенке, еще будет вымаливать прощение.

Он не причин мне зла. Никогда.

Я знаю это. Просто знаю и все…

Знаешь? Правда?

Так кого черта ты сидишь сейчас под замком, в душной комнате под самым сводом дворца?

Боже, почему я ничего ему не сказала?

Я ни в чем перед ним не виновата. Безумный, одержимый, ревнивый…. Мой.

Вернись… Вернись же за мной. Мне так страшно тут, Ран.

Никаких приведений?

Лжец…

Всхлипнув, зацепляю взглядом валяющиеся рядом исписанные листы. Я забыла их убрать вместе с другими находками. Дрожащей рукой беру самый первый.

«Будь весела и покорна, хабиби. Радуй мой взор, ублажай или следующая пуля попадет в цель.

Осмелишься сбежать еще раз — остаток своих дней проведешь в этой маске, чтобы больше никогда не искушала меня своей красотой. Усмири свою гордыню, склонись, прими меня, как властелина твоей души и тела, и я позволю тебе стать одной из моих наложниц, заставлю их принять тебя, как равную. Тебя, продажную рабыню из Шатров Махруса.»    

Несколько раз я читаю эти слова на арабском, чтобы убедиться в том, что все поняла правильно.

Однажды я спросила у своего отца, почему в эксклюзивных и самых дорогих коллекциях «Лакшери Корп» так часто фигурирует похожее на обнаруженную маску украшение. Не спорю, некоторые из них безусловно красивы, но другие внушают ужас и отторжение. Адам Саадат тогда ответил, что дизайнеры компании вдохновляются одной из старых анмарских легенд. Как бы там ни было, не для любования неизвестный мне шейх закрывал свою женщину в рабские кандалы, надевал на несчастную маску, а потом…не трудно догадаться, что он делал с ней потом. О таком не пишут в «Легендах Анмара».

Не удивлюсь, если он часами насиловал беззащитную женщину, и никто не слышал её криков, эхом отскакивающих от этих грязных стен, потому что несчастная едва ли могла кричать в этой сковывающей мышцы лица маске. Только издавать глухие стоны на радость жестокому господину. Мысли о детских пинетках намеренно гоню прочь, чтобы не довершать возникшие образы более ужасающими подробностями. Не хочу верить, что шейх мог измываться не только над своей любовницей, но и над маленьким ребенком.

Мои не радужные размышления обрывает звук накрапывающих капель дождя, ударяющихся о стеклянную поверхность крохотного окошка вверху, которое является для меня единственным источником дневного света.

Удивительно, дождь в Асаде — явление крайне редкое, но кажется, что даже погода сегодня отражает мое настроение и подавленность.

На фоне шума дождя различаю постукивание острых каблуков, отбивающих ритмичный шаг по ту сторону темницы.

Это снова Дайан. Я не упускаю возможность вновь подойти к двери и предпринять очередную попытку попросить стерву о помощи.

— Дайан, пожалуйста, — хрипло умоляю я снова.

Моя гордость, спустя три дня, испаряется окончательно. Сейчас мне важной выйти отсюда любой ценой, а не строить из себя высокомерную принцессу.

— Хватит ныть, — вдруг грубо отрезает Леманн.

 По телу проходит волна радости и облегчения, когда я замечаю, как стремительно поворачивается ключ в проклятом замке.

— Ну, как ты? Жива? — непреклонным тоном интересуется Дайан, проникая внутрь моей клетки, морщит курносый нос, пренебрежительно кривит тонкие губы.

— Дайан! Ты же не садистка. Как ты можешь поощрять своего брата и поддерживать его самодурство? — отчаянно всхлипнув, спрашиваю я, глядя прямо в глаза бесчувственной и ядовитой змее.

— Амиран приказал не выпускать тебя. Он сам это сделает, когда вернется. Когда это будет — пока не знаю, — скрестив руки на груди, немного спокойнее добавляет Дайан.

— Но я умираю здесь! Мне очень плохо, — измученным шепотом признаюсь я, обнимаю плечи ладонями, ощущая, насколько липкой и сальной стала моя некогда бархатистая кожа.

Я сама себе отвратительна сейчас. Проклятый шейх был прав — ничто не сбивает с женщины спесь так, как отсутствие душа.

— Я не посмею нарушить приказ брата. Даже не рассчитывай на то, что я сжалюсь и выпущу тебя. Если ты тут, значит действительно заслуживаешь наказания, — от ледяного и стервозного тона Дайан, даже воздух в этой душной темнице становится гораздо прохладнее.

Она — настоящая сука. А её брат сукин сын. Они оба друг друга стоят!

— Тебе это нравится, да? Нравится наблюдать за моими мучениями! — обычно я держусь стойким бойцом, но сегодня готова разрыдаться на глазах у Дайан.

— Чтобы я не сделала, он не имеет права так поступать со мной. Здесь очень жарко, — жалобно хныкаю я. Мне настолько плохо, что даже в присутствии Леманн я больше не могу строить из себя гордую и независимую тигрицу. И мне абсолютно плевать, насколько жалкой я выгляжу со стороны.

— Какие мы нежные, — манерно передразнивает Дайан, окидывая меня пренебрежительным взором. — Принцесса.

— Посмотрела бы я на тебя, если бы ты…, — «была беременна и тебя бы элементарно лишили свежего воздуха и радостей водных процедур», – чуть было не ляпнула я, но вовремя осеклась.